Заклятие древних маори. Последний занавес

А впрочем, продолжал размышлять он, в человеческом поведении нет нормы, кому это известно лучше, чем им с Фоксом?

Он начал с рутинных вопросов, которые задают при расследовании любого дела и которые давно наскучили любому следователю. Путь бутылки с горячим молоком был вновь прослежен с самого начала и не принес никаких неожиданностей, лишь стало вполне очевидно, что низвержение Милли в пользу мисс Орринкурт весьма не понравилось первой. Далее Аллейн перешел к медицинским делам. Мензурка была новая. Доктор Уизерс предложил поменять лекарство и оставил рецепт у аптекаря. Мисс Орринкурт взяла его у мистера Джунипера вместе с детскими лекарствами, и Милли сама передала его через Изабель сэру Генри. Принимать это лекарство следовало только в случае жестокого приступа, каких раньше, до той ночи, не было.

– Нет, туда она бы ничего не подсыпала, – сказала Милли. – Откуда ей знать, будет он вообще принимать это лекарство или нет. Он вообще ненавидел все эти микстуры и прибегал к ним только в самом крайнем случае. Да и то без видимой пользы. Я не доверяю доктору Уизерсу.

– Ах вот как?

– По-моему, он пренебрегает своими обязанностями. Мне сразу же показалось, что ему следовало бы побольше порасспрашивать про обстоятельства смерти моего свекра. Он слишком поглощен скачками и бриджем, а пациентам уделяет недостаточно внимания. При этом, – добавила Милли с отрывистым смехом, – свекру он нравился, не зря он оставил ему больше, чем некоторым из своих близких.

– Так что с там с лекарствами? – напомнил Аллейн.

– Не стала бы она в них ничего подмешивать. Зачем, ведь у нее был термос.

– А как насчет банки с крысиным ядом? Есть какие-нибудь идеи, как она могла у нее оказаться?

– Она с самого начала, как только приехала сюда, жаловалась на крыс. Я велела Баркеру разбросать отраву и сказала, что в кладовке есть жестянка. Она закричала, что боится яда.

Аллейн искоса посмотрел на Фокса, который сразу же принял исключительно благопристойный вид.

– Тогда, – продолжала Милли, – я сказала Баркеру, чтобы он поставил капканы. А когда через несколько недель нам понадобилась крысиная отрава для «Брейсгердла», выяснилось, что жестянка пропала. Насколько мне известно, никто к ней никогда не прикасался. Она хранилась в кладовке годами.

– И наверное, немало лет, – заметил Аллейн. – По-моему, мышьяк в качестве крысиной отравы давно уже вышел из употребления. – Он поднялся, вслед за ним встал и Фокс. – Ну что ж, это, пожалуй, все, – заключил Аллейн.

– Нет, не все, – твердо возразила Милли. – Мне надо знать, что эта женщина наговорила о моем сыне.

– Она утверждает, что розыгрыши они придумывали совместно, и он это признает.

– Должна сказать вам, – в первый раз голос Милли дрогнул, – должна сказать, что она пытается им прикрыться. Она пользуется его добротой, открытым нравом и любовью к разного рода забавам. Говорю вам…

В этот момент открылась дальняя дверь, и в гостиную заглянул Седрик. Мать сидела к нему спиной и, не замечая его появления, продолжала говорить. «Его используют, его используют», – повторяла и повторяла она дрожащим голосом. Седрик перевел взгляд с матери на Аллейна, который, в свою очередь, внимательно наблюдал за ним. Седрик поморщился, состроил недовольную, жалостливую мину, но губы оставались неподвижными, так что в целом лицо у него перекосилось. Он вошел и неслышно прикрыл за собой дверь. В руках у него был саквояж, весь покрытый наклейками, принадлежащий, по всей видимости, мисс Орринкурт. Поморщившись еще раз, он поставил его рядом со стулом и лишь затем направился к камину.

– Милли, дорогая, – проговорил он, кладя ей руки на плечи. Она вскрикнула от неожиданности. – Ну вот, напугал. Ты уж извини меня, пожалуйста.

Миллимент прикрыла ладонями его руки, и на мгновение, уступая ее беспокойному и требовательному прикосновению, он замер на месте.

– Ну, Милли, что случилось? – проговорил Седрик. – Кто это использует бедного маленького меня? Уж не Соня ли?

– Седди?!

– Я таким дурнем оказался, ты даже представить себе не можешь. Ну вот и пришел, как хороший мальчик, повиниться, – залепетал он тошнотворно и опустился на пол, привычно прижавшись к коленям матери. Она крепко обняла его. – Мистер Аллейн, – заговорил Седрик, широко округляя глаза, – мне очень стыдно за то, что я умчался тогда вслед за тетей Полин. Глупость какая-то, право слово, глупость. Но есть у некоторых привычка выражаться очень уж своеобразно, и вот тебе, пожалуйста, она тут как тут, пыхтит, шипит и вообще всячески дает понять, будто бы я пытаюсь скрыть какой-то страшный скелет в своем, вы уж поверьте, уныло-пустом шкафу.

Аллейн выжидательно молчал.

– Видите ли, мистер Аллейн (Милли, радость моя, тебя ждет небольшое потрясение, но не обращай внимания), видите ли, мистер Аллейн, между мной и Соней возникло, как бы это выразиться, некоторое взаимопонимание. Это дело самого последнего времени. Уже после того, как сюда приехала дражайшая миссис Аллейн. Она много чего здесь подметила, возможно, и это тоже.