Заклятие. Истории о магах

– Вот еще выдумала – малую в лес гонять. Государево дело неспешное, поговорим и на обратном пути. Ты лучше скажи, самовар скоро готов будет? А то нам в дорогу пора.

Напившись чаю, Кушицин и Стенгартен загрузились в коляску и покинули деревню, жители которой так и не поняли, зачем приезжало начальство.

Уже за околицей Стенгартен, политично молчавший во время разговоров следователя, спросил:

– Зачем нам в Пушнино ехать?

– Нам туда и не надо. Нам надо в Грязнуху. Я Пушнино так просто назвал, а хозяйка в ответ разболтала, где ее суженый прячется. Вот мы туда нагрянем, возьмем его тепленьким и поглядим, что за кулижки он выкашивает.

Кушицин согнутым пальцем, словно в дверь стучал, поторкал в спину вознице:

– Ты, любезный, знаешь, где тут дорога на Грязнуху?

Возницей у чиновников был отставной солдат из инвалидной команды, взятый ушлым следователем за отличное знание окрестных троп и дорог.

– Я, ваше благородие, – отвечал инвалид, – тут каждую стежку знаю. Мы на Грязнухе, лет семь тому, браконьеров ловили.

– И как, поймали?

– Не… там сами лесные обходчики браконьерили, где их поймать! Только комаров зря кормили.

– Тем русский народ и живет, – нравоучительно произнес Кушицин. – Сам от себя стережет, сам у себя ворует. Хищничество у нас пышным цветом цветет, а я с этого цвета только пыльцу сбиваю. Но эту семейку я на чистую воду выведу, да и всю деревню потрясу. Тоже нашли прибыльное дело – яйцами торговать. В России в каждом селе куры кудахчут – много не наторгуешь.

– Вам виднее, – эхом откликнулся Стенгартен, – но и золота в здешних краях тоже нет.

– Вот и посмотрим, кто из нас лучше видит, – согласился Кушицин. – А пока давай свернем с тропы и обождем часок. Может, что интересное случится.

К тому времени коляска свернула с езженой дороги на Пушнино и, не жалея рессор, тряслась по тропе, которая, как обещал инвалид, выводила к Грязнухе.

Возница завернул лошадь и поставил коляску за разросшимся кустом брединника, что все плотнее обступал тропу.

Ждать пришлось меньше часа. Среди зарослей замелькал выцветший сарафан, и на тропе показалась Маруська. Кушицин тигром выпрыгнул из засады и ухватил девчонку за руку.

– Чего ж ты, малая, в лес одна намылилась?

– Дядька, пусти! – Маруся пыталась вырваться, но силенок против сыщика у нее не хватало.

– Я тебе не дядька, а ваше благородие, господин следователь. Еще раз попробуешь дядькой назвать, я тебе по-родственному таких шелепов пропишу – до самой свадьбы сесть не сможешь. Теперь живо отвечай: тебя мать послала?

– Ну…

– Что велела передать?

– Что начальство приехало, к ответу требует. Чтобы все дела бросал и в деревню вертался.

– Правильно говоришь. А то смотри: врать мне нельзя, я на это дело ужас какой строгий. Теперь полезай в коляску, будешь дорогу показывать. Вместе поедем твоему батьке привет передавать. Да не вздумай шуметь, а пуще того – бежать. Видишь, у меня пистолет о двух стволах: в одном пуля золотая, в другом – серебряная. Они тебя где угодно достанут.

В экипаж Маруська полезла ни жива ни мертва.

Коляска, то постукивая колесами о сосновые корни, то увязая едва не по ступицы, тащилась в глубину Грязнухи. Маруська и отставной солдат сходились, что там есть ручей и по мокривинам вдоль берега можно накосить болотных трав.

– Ручей – это хорошо!.. – протянул Кушицин, имея в виду вовсе не косьбу у черта на куличиках.

Заросли ольхи, как оплеванные белой пеной, в которой копошатся чьи-то личинки, липкая паутина, высокая до плеча, жирная трава, которая ни на сено доброе не годится, ни в иную работу, но все равно ложится под крестьянскую косу: в весенний недокорм скотина все съест.

– Приехали, – сказала Маруся. – Тут у бати балаган поставлен.

Пара невысоких бугров в самом сердце Грязнухи. Когда-то их покрывал строевой лес, сведенный браконьерами-обходчиками. Теперь на пустоши торчит жердяной шалаш, крытый прошлогодним сеном, перед ним остывшее кострище. Низинка за буграми выкошена, там сгребают траву трое: один совсем мальчишка, другой – парень постарше, и молодая женщина в платке по-бабьи, не иначе жена старшего сына, чья богатая свадьба привлекла внимание следователя. Досушивать скошенное придется на буграх, в низине под ногами чавкает мокреть и очумело кружат охочие до крови слепни.

Но не эта мирная картина привлекла внимание сыщика. Чуть в стороне у подножия бугра бил родник, и ручеек от него падал в речку Грязнуху. Там по колени в ледяной воде стоял глава преступной семьи, и не было ни малейшего сомнения, чем он занят. Лопата, лоток, кубышка, куда ссыпаются промытые шлихи. Какие еще нужны доказательства противозаконной золотодобычи?

– Стоять! – закричал Кушицин и, размахивая пистолетом, помчался к старателю. – Ни с места, стрелять буду!

Бежать преступник не пробовал. Стоял, разиня рот и опустив руки.

– Попался! – гремел Кушицин. – Чем ты тут занимаешься?

– Дык я ничего… – смутно оправдывался Микифор. – Так, от скуки балуюсь.

– Старательский билет у тебя выписан? Налог в казну уплачен? Добытое кому сдаешь?

– Я ничего…

– Ты ничего? А кто тогда чего? Ну-ка, что у тебя в кубышке?