Заклятие. Истории о магах

– Помилуйте, Сергей Евлампиевич, какое золото в здешних краях? Золото находят там, где есть выходы коренных пород: на Урале, Кавказе, в Индии и Калифорнии… на крайний случай – в Финляндии, на краю Карельского щита, немного, но есть. А здесь сплошь переотложенные породы, делювиальные отложения. Да еще и ледник все перемешал. Золота в здешних краях нет и быть не может. Места геологически скучные: марены, а под ними глины, мергели и известняки. Где известняк к поверхности выходит, там строительный камень можно сыскать. Песок есть повсеместно, мелкий для засыпки опок и хрящеватый для дорожного строительства. Опять же, гончарная глина, а кое-где и каолин. Но ни золота, ни самоцветных камней и в заводе нет, такое благолепие только на Урале и в странах Востока.

– Тебе видней, ты человек ученый. Для того я тебя и взял, чтобы ты определил, что они и где копают. По твоему разумению, золота здесь нет, а по моему – есть. Я ведь тоже кой-чему учился. Говоришь, окрестные холмы ледник приволок? А откуда? Из Финляндии, из самых золотых мест! Может, и золота малость притащил. А наш подследственный его нашел и теперь жирует. Сейчас Маруська бегает босиком и в драном сарафанишке, а под венец как пойдет? Я в сундук с приданым не заглядывал, но знаю, что кокошник у ней златошивный, серьги золотые с каменьями. А ты видал, как он старшего сына женил? Костюм от городского портного, предводителю дворянства этакое впору. У меня часовая цепочка на жилетке серебряная, а у него – золотая! И колечко невесте жених поднес не дутое, а литое, с яхонтом. Можно подумать, не мужик женится, а купец первой гильдии. После той свадьбы я семью на заметку и взял.

– Так может, не настоящее золото? Цыгане ловко подделывают золотые украшения, а потом сбывают доверчивым простакам. Даже термин есть у ювелиров – цыганское золото.

– Тебе лучше знать, зря, что ли, науки изучал. Но и для цыганского золота денежки нужны, разве что они сами его фабрикуют, а через цыган сбывают. В любом случае, дело тут нечисто и требует расследования.

Кушицин приподнялся на лавке, выглядывая что-то в проулке, и громко воскликнул:

– Ты только полюбуйся! Я гадал, как хозяйка станет с яичницей управляться: печь у нее не топлена, таганок в черной избе не затеплишь, на костре яйца дымом пропахнут. А хозяйка в проулке с самовара трубу сняла, на самоварную конфорку сковороду водрузила – и жарит! Все-таки русский народ хитер и пронырлив и во всякой мелочи требует строжайшего следствия. Невинных среди русских мужиков нет, есть лишь не пойманные.

Хозяйка внесла сковороду с яичницей, достала из поставца неведомо для каких нужд хранимые тарелки и, что уже вовсе удивительно, железные вилки с костяными ручками. Бесовской этой штукой русский человек не ест, вилка – господская придумка и даже не во всяком трактире найдется.

Кушицин ел, щедро разбивая сбереженные стряпухой желтки, Стенгартен, напротив, старался ни одного желтка не проткнуть, а подцепить и отправить в рот целиком, чтобы ничто не пропало. Кухарка, сложивши руки на переднике, наблюдала за трапезой.

– Муж твой где? – утирая тыльной стороной руки масленые губы, спросил Кушицин.

– Косит.

– Какая ж косьба? Август на носу, травы вызрели, сенокос у добрых людей закончен.

– Так он в лесу на дальних кулигах. Там трава свежая. У нас дельных покосов, считай, и нет почти. Скудаемся мы землицей.

– Чем тогда живете?

– Так птицей, вашество, исключительно курями. Мы и хлеба сеем самую чуть, а больше пшено, курей кормить. По отавам травку косим – тоже им, родимым. С огорода репу парим, свеклу, вместе с тиной – куры все склюют. Всякий базарный день я с яйцами на рынке. И пару курочек живых беру. Продам – так хорошо, а не продам – назад привезу. После Покрова битой птицей торгуем. Хохлаток оставляем, а петушкам головы долой – и в ощип. Наша птица до самой Москвы доходит. Перо, опять же, на продажу и пух. Подушки-думочки, перинки. От курочки все в дело идет.

– Сколько же у вас кур в хозяйстве?

– Ой, и не скажу, вашество! Сегодня одно, а завтра ястреб пролетит, свое возьмет, наше поубавит. Цыплят, их по осени считают.

– Складно у тебя получается. Не куры, а жар-птицы золотые. Яйца-то почем на рынке продаешь?

– Три копейки пяток, ваше благородие.

– Недорого. Назад поедем, куплю у тебя десятка три свеженьких. Муж-то когда вернется? С ним бы переговорить…

– Так завтра и вернется. Скопнает накошенное и начнет возить. Так я ему скажу, чтобы вас дождался.

– Я вот что думаю, Федор Иванович, – раздумчиво произнес Кушицин, – что нам человека зря с работы срывать? Давай заедем к нему на кулиги, поговорим ладком, а там и в Пушнино направимся.

– Ой, вашества! – всполошилась хозяйка. – Да зачем вам себя трудить напрасно? Мой у самой Грязнухи косит по ручьевинам. Мокро там, сено на волокуше вывозим, ваша коляска по грязи и не пройдет, поди. Я бы послала кого, так Микифор на лошади охлюпкой живо бы прискакал, да некого послать. Старшие вместе с отцом труждаются, а Маруська мала еще одной в лес бежать. Но если надо для государева дела, то и Маруську пошлю.