Заклятие. Истории о магах

В деревне было шумно. Доносились крики: пока, к счастью, просто пьяный гомон и смех – вещь прежде неслыханная. Пусть кричат, пусть смеются – значит, ничего по-настоящему жуткого не происходит. Но над лесом уже разгоралось зарево, там вставала луна – распухшая, круглая, желтая, как волчий глаз. А потом из деревни, перекрывая мужские вопли, ударил женский крик.

Не страшно, когда вопят мужики. Без этого они ни биться, ни праздновать не умеют. Но беда, если посреди всеобщей сумятицы закричит женщина.

Зажав уши руками, Антоний побежал прочь. Непослушные ноги плохо различали дорогу, несколько раз отшельник спотыкался и падал, а крик все не умолкал. Что может заставить кричать волколачку, даже когда она в человеческом облике? Или среди оборотней живут человеческие женщины, которых местные не трогают, как не трогают и Антония?

Уже в темноте, которую почти не рассеивала поднимающаяся луна, Антоний приковылял к келье. Не высекая огня, упал перед распятием, взмолился: «Вразуми их, ибо не ведают, что творят!»

Крик не умолкал. Или он звучал только в помраченном разуме Антония? Как бы то ни было, Антоний знал, что творится в деревне, и что есть сил гнал от себя это знание. Ведь по совести говоря, он должен был бежать не от деревни, а в деревню, чтобы остановить творящиеся там непотребства. Но испугался, побежал впустую молиться. Трусости нет среди смертных грехов, но это грех многих тяжелейший, и раз струсивший сдастся потом еще не раз. А пока Антоний, зажав уши ладонями, непрестанно бил поклоны, лишь бы не представлять, что будет потом. Луна поднималась, и девичий всхлип сменился воем, а очередной насильник захрипел, захлебнувшись кровью из перекушенного горла.

«…ибо не ведают, что творят. Возмездие близится, и нет лопаты в руке его, чтобы отвеять зерна от плевел. В огонь будут ввергнуты все».

Антоний не знал, сколько времени он пролежал ниц перед распятием. Опомниться заставил шорох, раздавшийся снаружи. Антоний отворил незапирающуюся дверь, шагнул в ночь, залитую беспощадным сиянием луны, склонился над зверем, лежащим у порога. Это была не волчица, но уже и не волчонок. Таких на деревне называли волчинками. Девчонка, не дожившая до первой течки, не познавшая пьянящей радости волчьей свадьбы. Должно быть, и перекидываться в зверя ей еще не доводилось, это умение не для детей, которые по ночам должны спать. Но недобрая судьба явилась и вырвала волчинку из детства прямиком в смерть. Человеческая девушка умерла бы под десятком насильников, волчинка выжила, приняла истинный облик, перегрызла горло последнему из мерзавцев и сумела уйти. Умирала она только сейчас, потому что после того, что сотворили над ней, жить нельзя. Волчинке не убили тело, но убили душу. Церковники говорят, что у зверя нет души. Пусть они говорят это кому-нибудь другому, но не Антонию.

Нетрудно понять, что произошло в деревне. Как ни оголодали без женщин солдаты, на совсем малых детей они не посягнули, для того непредставимо оскотиниться надо. А в молодых волчицах чересчур явно проступало звериное начало, и оно отпугнуло даже самую грубую солдатню. Немного на свете любителей добиваться близости со зверем. А волчинка, подросшая до того, чтобы казаться девушкой, пришла в смятение, и этого оказалось достаточно, чтобы не все, но многие воспылали похотью. А дальше насильников было уже не остановить.

Собратья оборотни, серьезные во всяком деле, могут помочь там, где помочь возможно. А что может Антоний? Посидеть рядом, сокрушенно помолчать, повздыхать сочувственно. Просто пожалеть. За этой никчемной жалостью волчинка и приползла к Антонию. Потом братья отпоют ее по-волчьи, а пока Антоний сидел, гладил оборотня по голове, смотрел, как гаснут пронзительные глаза, и даже молитвы забыл бормотать. Сидел еще долго после того, как все было кончено.

Несколько теней, почти неразличимых в размытом свете, возникли рядом. Волки внимательно принюхались и молча растворились в никуда. Потом снизу донесся многоголосый вой. Начиналась большая охота.

Ночь Антоний провел без сна. Лежал, вслушиваясь в дальний вой, который то наплывал, то затихал почти. Молился не знамо о чем.

В нищенском хозяйстве отшельника имелась заржавелая от долгого неупотребления мотыга. Антоний достал ее и как мог почистил. С утра предстояло копать могилу. Антоний не пытался гадать, что увидит утром у порога кельи: зверя или мертвую девочку. Но в любом случае волчинку следовало похоронить и поставить на могиле крест.

Однако, распахнувши дверь, Антоний не увидал ничего. Оборотни забрали волчинку, чтобы похоронить согласно своему обычаю. Антоний никогда не расспрашивал, в чем заключается этот обычай, знал только, что кладбища возле деревни нет.