Заклятие. Истории о магах

Когда-то глава вампирской семьи перекусал сыновей и дочерей, внуков, зятьев и невесток, желая дать им бесконечную полужизнь. Что такое полужизнь, Антоний не знал. Возможно, вампир попросту не вполне живое существо, отшельнику такие встречались не раз, а быть может, полужизнь заключается в том, что ночью вампир живой, а днем совершенно мертвый. Как бы то ни было, даже полужизнь бесконечной не получилась. Люди повывелись, а следом повывелись и упыри. Одни ушли искать места населенные – да там и сгинули, другие сгинули здесь, от бескормицы.

Антоний порой думал: может ли умереть вурдалак? Ведь он уже умер когда-то. Сгинуть может, а умереть – вряд ли.

Дольше всех держался старый вампир, с которого и пошла династия. Антоний жалел старика, прикармливал как мог. Тонким ланцетом вскрывал вену на руке, предлагал соседу. Тот слизывал красные капли, морщился:

– Святости у тебя в крови много, горькая она.

Не помогла святая кровь вурдалаку, и он не то чтобы помер, а изныл сам собой. Но до последней минуты не смеялся и не плакал. Существовал, как и не жил.

Антонию кровь была не нужна, ни человеческая, ни звериная. Сам он не охотился, а когда, бывало, после удачного лова оборотни делились с ним добытым, отшельник мясо коптил, заготавливая на голодные зимние месяцы. Посты Антоний не высчитывал и не соблюдал. Ел что придется: грибы, ягоды, коренья. Случалось лакомиться и диким медом. А вот что такое акриды, отшельник не знал. Должно быть, не водились они в окрестных лесах.

По утрам Антоний брал кувшин и шел за водой. Кувшин был серебряный, подаренный старым вампиром. Когда-то в нем подавали вино к господскому столу, но с тех пор, как вся семья переродилась в вампиров, серебряная посуда стала не нужна. Куда девалось остальное фамильное серебро, Антоний не знал, а кувшин князь подарил ему. Кувшин, хоть и металлический, был легче глиняного, с которым Антоний ходил за водой прежде, и вода в нем всегда была свежей.

Родник бил у подножия горы, куда приходилось подниматься от кельи, стоявшей в лощине, где не так досаждали зимние ветра. За много лет ноги отшельника выбили тропинку, взбегавшую по склону.

Поднявшись наверх, Антоний, как обычно, остановился и оглядел лежавшую перед ним холмистую долину. Там никогда ничего не менялось, если не считать медленной смены времен года. Эти изменения лишь подтверждали неизменность сущего. Но сейчас в самом далеком далеке обнаружилось облако пыли. Вряд ли это смерч, скорее стадо или войско.

Там, где царит постоянство, изменения бывают только к худу. Исчезли люди, которых отшельник почти не помнил, хотя сам, кажется, был человеком. Повывелись вампиры. Теперь, вздымая клубы пыли, идет неведомое.

Если это дикие животные – значит, за горизонтом, во внешнем мире, случилось нечто, погнавшее их сюда. И это плохо, потому что нечто может прийти следом.

Если это пастухи, которые гонят овец или коров, то дело обстоит еще хуже. Возможно, они присылали сюда разведчиков, которые остались незамеченными, но и сами ничего не поняли и донесли, что места тут пустынные – одна деревня не в счет, – а трава хороша и водопои в соразмерном количестве. Одного лазутчики не учли, что в деревне живут пахари, охотники и рыбаки, но ни одного пастуха там нет. Деревенским недоступна мысль, что скот можно выращивать, беречь, что коров и овец нужно доить, чтобы пить молоко и делать сыр. Для них скот – это добыча, овца принадлежит не тому, кто ее выкормил, а тому, кто ее зарезал. Значит, начнется такое… Антонию было трудно подобрать слово для обозначения того, что начнется, когда встретятся пастухи и оборотни. Лучше бы оно не начиналось.

Если же идет воинский отряд, это будет лучше всего. Воевать здесь не с кем, грабить нечего. Посмотрят на развалины замка да и пойдут – либо дальше, куда они посланы, либо восвояси.

Еще там может пылить какая-нибудь нежить. От этих и вовсе не знаешь, чего ждать.

Антоний вздохнул сокрушенно, наполнил кувшин водой и пошел вниз. Не знаешь, чего ждать, но ждать надо.

Оказалось, что подошло войско. То есть не войско, конечно, а конный отряд в две сотни всадников. Штурмовать города и брать замки такой силой несподручно, а пройтись по чужой стране, избегая серьезных боев и грабя беззащитных – самое то.

Антоний долго думал, откуда ему известны подобные вещи. Неужто из той жизни, о которой он старался забыть – и забыл, как казалось, навсегда? А как увидал конницу, так и вспомнил.

Антоний вернулся в келью, поставил кувшин с водой на камень, взял посох и отправился навстречу отряду, который надеялся перехватить возле реки, где всадники наверняка будут поить коней.

Так и получилось. Антония заметили. Два всадника вылетели наперерез, загарцевали, не зная, что делать. Хватать и волочить к командиру? Но он туда сам идет, к тому же неясно, кем он послан. Так и кружили, ни о чем не спрашивая.

На стоянке – лагерем это назвать было нельзя – к Антонию приблизился офицер в богатой, но пыльной одежде и спросил, глядя поверх головы:

– Кто таков?

– Божий человек, – ответил Антоний. – Спасаюсь в пустыне от прелестей мира.