Заклятие. Истории о магах

Наверняка троица поняла, что перед ними не тот, кого они ищут, но зачем же отступать? Незнакомец сам признался, что он маг, и значит, должен быть уничтожен, хотя силы в нем не видно.

Увы и ах! Сделать охотники ничего не успели. Природа, чуждая волшебству, не выдержала открытия портала и самоуправства явившихся колдунов. На этот раз долбануло как следует: дом подпрыгнул на фундаменте, окна первого этажа вылетели вместе с рамами, хорошо еще, что перекрытия устояли. Законы природы сработали четко: от трех чародеев не осталось даже слизи вроде той, что источил раздавленный жук. Что случилось со Светозаром и его клиентками, Макар Минеич не знал да и не интересовался знать. Чем бы дело ни кончилось, так им и надо. Нечего было играться с потусторонним.

Макар Минеич быстро переоделся в домашний халат, повязал голову мокрым полотенцем. Поспел как раз к тому моменту, когда затрезвонил дверной звонок. За дверью стоял перепуганный Леонид Степанович.

– Что там бабахнуло?

– Вот уж не знаю. Не иначе наш колдун какие-нибудь порошки алхимические растирал, ну и доигрался.

– Что теперь делать-то?

– Ноль-один звони, – подсказал Макар Минеич.

– Пожара вроде бы нет.

– Это неважно. Скажешь: взрыв на первом этаже, а что рвануло – неясно. Они приедут и разберутся.

– Сам-то что не звонишь?

– Мне что-то худо. Как грохнуло, так мне сердце прихватило. Пойду прилягу. Ты тоже, не хочешь – не звони. Вон уже с других этажей народ подтягивается. Они позвонят.

Этого было достаточно, чтобы в Леониде Степановиче проснулся общественник. Теперь он будет звонить, встречать приехавших по звонку, стоять в оцеплении и давать показания. А Макару Минеичу все это не надо. Может быть, стоит даже в больничку лечь, подлечиться, пока шум не утихнет. Так и следует жить в этом лучшем из миров, где нет и быть не может белых, синих, зеленых или еще каких магов.

Страшилка

Речка Ретица делает плавный изгиб, подмывая один берег, а второй по весне заливая. Деревни, плотно примыкая друг к другу, стоят вдоль реки по горной стороне, и только Орехово разместилось на луговой, как раз у излучины. Прежде горские с ореховскими не ладили. Старики и сейчас вспоминают, как на Крещение сходились на речном льду стенка на стенку.

Теперь такого нету даже среди мальчишек. Любой парень из горских деревень, хоть дачник, хоть местный, мог безнаказанно пройти через Орехово. Хотя общих дел не бывало. Какие общие дела, если мост через Ретицу в райцентре? А тут только брод. Кто станет мост строить, если на ореховской стороне заливные луга? Речка – с разбега переплюнуть можно, а мост нужен километр длиной.

Июльские ночи темны, а вечера по-летнему долгие. Солнце плавит на закате облака, изукрашивая небо в небывалые рериховские цвета. Облака, сбившиеся у горизонта, сияют всеми оттенками лиловых, красных и даже зеленых красок, а понизу не то чтобы темно, а сумрачно, и хочется поскорей оказаться дома, в замкнутом уютном пространстве.

Но пятеро мальчишек и одна девочка идут не к дому, а прочь от деревни, туда, где посреди заливных лугов намыт рекой небольшой песчаный бугорок – сухое место. Там они разведут костер, будут печь молодую картошку и чувствовать себя совершенно взрослыми. Дачники, деревенские – сейчас это не имеет никакого значения. Все были ореховскими, и это важно, а остальное никого не волнует.

Единственную в компании девочку звали Лизой. Было ей пять лет, и одну ее на ночь глядя никто из дома не отпустил бы. Была она с братом Федей, которому уже сравнялось двенадцать лет, так что он полагал себя вполне взрослым.

Остальным было от десяти до четырнадцати лет – самый возраст для летних приключений. Верховодил в компании Костя Гнец, городской парнишка, сызмальства проводивший летние месяцы у деревенской бабушки. За что ему дали такое прозвище – неизвестно; никого Гнец не гнул, напротив, малышня липла к нему. Доверяли Косте и родители. Половину мальчишек попросту не отпустили бы, если бы не знали, что с ними будет Гнец.

– Дрова искать, – скомандовал Костя, едва путешественники вышли на холм. – Ближе к реке плавника должно быть много.

Лиза осталась на горке, остальные рассыпались по камышам, выискивая нанесенные половодьем коряги, сучья и целые древесные стволы. Дерево было сухим и начисто выбеленным солнцем и водой. Скоро на горушке набралась здоровенная куча сушняка. Нашлась и береста, так что костер разожгли с первой спички – умение, забытое поколением зажигалок и парафиновой жидкости для розжига.

Костер разгорелся в самую пору, когда вокруг стали сгущаться сумерки.

– Кто сможет, вот сейчас, через огонь перепрыгнуть? – спросил конопатый Родька. – На слабо, а?

– Ну тебя, – осадил зачинщика Костя. – Начнем через огонь сигать – весь костер раздербаним. Где картошку печь?

Родька вздохнул, но против атамана возражать не стал. Выбрал из кучи заготовленного сушняка ветку попрямее, сунул конец в костер. Дождался огонька, фукнул на него, так что на конце ветки остался горящий уголек, и протянул ветку Косте:

– Жив курилка!

– Жив курилка! – поддержал Костя, передавая уголь Феде.