Закулисные тайны и другие истории…

Помню, после концерта мы шли по Большому Каменному мосту с человеком постарше меня, с которым мы только что познакомились. Он с горящими глазами доказывал мне, что если бы у Окуджавы вышли диски и он бы выступал по телевизору и радио, то советская власть кончилась бы в одну минуту. Я не мог понять почему, но мой собеседник был в этом абсолютно уверен.

Тут надо сделать маленькое отступление и сказать, что я считаю Окуджаву не только великим поэтом, властителем дум и тем человеком, который создал нечто вневременное и вечное, то, что будет существовать всегда, как стихи Катулла и Данте, скульптуры Микеланджело, пьесы Шекспира. Нет, я не преувеличиваю, время, прошедшее после его смерти, уже ясно показало, что его творчество не связано со временем, в котором он жил, – как это происходит с Галичем или с Евтушенко. Окуджава не писал на злобу дня – и именно поэтому он останется навсегда.

Но хочу подчеркнуть еще одно. Он был не только великий поэт – но и великий композитор. Да-да, я имею право это сказать. Его мелодии порой достигают необыкновенной изысканности, стройности, а иногда и сложности. Да, он не учился музыке, да, он не знал полифонии или гармонии, но интуитивно он всегда находил нечто, что было лучше многих и многих мелодий хорошо обученных композиторов. Примеров слишком много, ими можно занять несколько страниц.

Приведу лишь один, хрестоматийный: песня из кинофильма «Белорусский вокзал». Это мелодия очень непроста, она состоит из трех непохожих сегментов. У нее огромный диапазон – более двух октав. Она не является простой формулой запев-припев, в ней тонко сочетаются несколько элементов. И ритмически, и гармонически, и мелодически. Она шедевр, одна из любимейших песен народа – а это и есть критерий качества любой песни. Ведь если песня не стала известна – ну хотя бы в узком кругу – значит, она не получилась….

Расскажу историю, связанную с песней из «Белорусского вокзала». Эту историю все знают, но она заслуживает повторения.

Когда фильм снимался, Андрей Смирнов решил, что композитором фильма будет Альфред Шнитке.

И вот, уже на последнем этапе, Окуджава написал эту песню. Смирнов решил, что не может обижать Шнитке, поэтому стихи будут Окуджавы, а музыку напишет профессиональный композитор. Назначена встреча на Мосфильме, Окуджава поет песню и после этого Шнитке тихо говорит Смирнову: Андрей, я ничего писать не буду. Песня гениальная, лучше я не напишу.

Так и осталось: музыка и стихи Окуджавы.

Впрочем, со Шварцем их союз был длительным и плодотворным и они вместе создали множество шедевров. Но то был Шварц, близкий друг и Мотыля и Окуджавы.

Каково же было мне играть песню Мастеру? Однако он заулыбался и сказал: Здорово! Я бы так не написал.

Надо ли говорить, что это было лучшей для меня похвалой?

Песню мы записали, спел её мой любимый Александр Хочинский, Царство ему Небесное! Спел тонко, проникновенно, с какой-то особой щемящей горечью..

Ну а дальше было обычное советское безобразие. Фильм Мотыля подвергли всяческим сокращениям и переделкам, исказили смысл, выхолостили суть. Фильм получил 3-ю категорию, это означало всего несколько копий и показ исключительно по сельским клубам.

Песню нашу выкинули из фильма. Сначала заставили переделать несколько строк. А потом всё равно выкинули. Кто-то решил, что эта песня призывает к алкоголизму, а это были первые годы Горбачева и был взят курс на борьбу с пьянством. Конечно, ничего из этой борьбы не вышло, но песню вырезали.

Но я помню, что Окуджава на премьере фильма сам написал для меня от руки этот текст. И назло всем – так и сказал – назло! – вернул все старые строчки. Этот автограф и висит в моем кабинете до сих пор.

Припев.