Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

Удивительно, как он сам, взрослый, опытный, многое переживший мужчина, обладающий сильным аналитическим умом, хорошо понимающий все возможные последствия, решился на серьезную связь с институткой. Об эгоизме Тютчева и его крайней сосредоточенности на себе тоже вспоминают многие современники. Однако не отвергая этих обвинений, все же не усомнимся в том, что он сам глубоко и пламенно полюбил Елену Денисьеву и не смог устоять против этого чувства. А. И. Георгиевский свидетельствует: «Поклонение женской красоте и прелестям женской натуры было всегдашнею слабостью Феодора Ивановича с самой ранней его молодости, — поклонение, которое соединялось с очень серьезным, но обыкновенно недолговечным и даже очень скоро преходящим увлечением тою или другою особой. Но в данном случае его увлечение Лелею вызвало с ее стороны такую глубокую, такую самоотверженную, такую страстную и энергическую любовь, что она охватила и все его существо, и он остался навсегда ее пленником, до самой ее кончины. Зная его натуру, я не думаю, чтобы он за это долгое время не увлекался кем-нибудь еще, но это были мимолетные увлечения, без всякого следа, Леля же несомненно привязала его к себе самыми крепкими узами»[230].

Прислушаемся еще к одному свидетельству, которое принадлежит сыну Елены Денисьевой, Федору Федоровичу Тютчеву, хорошо помнившему отца, и попытаемся представить, легко ли было устоять перед таким поклонником: «...Федор Иванович, всю жизнь свою до последних дней увлекавшийся женщинами, имевший среди них почти сказочный успех, никогда не был тем, что мы называем развратником, донжуаном, ловеласом... Ничего подобного. В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного <...> В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что, как я выше и говорил, походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром, чем на счастливого обладателя»[231]. Итак, конечно, не внешность, но квинтэссенция привлекательных свойств и качеств личности, одухотворенных поэтическим гением, была тем мощным магнитом, против действия которого фактически не было средства. Повторим еще раз — нисколько не удивительно, что Елена Денисьева полюбила Тютчева.

Имел ли значение для нее поэтический дар Тютчева? Это вопрос сложный. В одном из писем, написанном уже после ее смерти, поэт с некоторой горечью упоминал о ее равнодушии к стихам: «...Ей только те из них нравились, где выражалась любовь моя к ней — выражалась гласно и во всеуслышанье. Вот чем она дорожила: чтобы целый мир знал, что она для меня — в этом заключалось ее высшее — не то что наслаждение, но душевное требование, жизненное условие души ее...»[232] Трудно, однако, вообразить, что такая глубокая и страстная натура, какой обладала Денисьева, могла отвергать поэзию. Предположим, что с течением ее неправильной и искаженной жизни ее взгляд на поэзию, действительно, мог измениться. Не имея возможности вступить с Тютчевым в брак, получить от него весомые доказательства любви и преданности, зачастую не видя его подолгу и зная, что в другом доме и в другой семье протекает его вторая, главная жизнь, иными словами — не обретая под ногами почвы, Денисьева пыталась судорожно захватить хоть какую-то территорию, на которой не царила бы Эрнестина Федоровна, законная жена поэта. Такой территорией она считала стихи Тютчева, постепенно утратившие для нее самоценное значение и ставшие только средством для закрепления позиции единственной в его судьбе, по-настоящему любимой женщины.