Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

В марте 1963 года в семье родилась дочь Даша. Это радостное событие стало прологом к будущему несчастью, о котором пока супруги не подозревали. Общий быт усложнился, Инне пришлось осесть дома, Шпаликов, наоборот, уставая от повседневности, начал сбегать, уходил, пропадал и, конечно, пил. Друзья вспоминали, как большой компанией: Павел Финн, Давид Маркиш, Виктор Некрасов — приехали ночью к Шпаликову. Его дом и семейная жизнь на этот раз произвели на них тяжелое впечатление. Во всем чувствовался разлад. Нервность Инны, ее неудовлетворенность, обиды на мужа подпитывались невостребованностью в кино — ее не приглашали сниматься. Образ наивной девочки с распахнутыми глазами и мудрой душой, который запомнился не только зрителям, но и режиссерам, ушел в прошлое. Инна изменилась. Она не потеряла своей внешней привлекательности, но за два года семейной жизни со Шпаликовым превратилась во взрослую женщину, взгляд потух. Страшно представить себе, что может сделать с человеком настоящая большая взаимная любовь...

Роли, которые предлагали, ее не устраивали, казались слишком статичными. Только в 1965 году Инна сыграла, наконец, в картине М. А. Швейцера «Время, вперед!», а она мечтала о роли Сони Мармеладовой, которую сулил ей Лев Кулиджанов. Какая Соня могла теперь из нее получиться? Не тот типаж. Шпаликов между тем все больше пил, мог выйти из дома за хлебом и не вернуться обратно. Инна искала его по больницам и моргам, а он оказывался вдруг... в Сочи и звонил ей с просьбой выслать денег. О бесконечных разговорах по телефону, которые вели между собой Шпаликов и Гулая, вспоминают многие. Они не могли оторваться друг от друга, хотя центробежная и центростремительная силы были сравнимы по степени интенсивности.

Надежда на изменение ситуации и отношений между супругами возникла в связи с работой над фильмом «Долгая счастливая жизнь». Шпаликов не только писал сценарий, он впервые стал режиссером. Ждали от этой картины многого — Инна играла в ней главную роль. Уже работая над продуманным сценарием, Шпаликов вдруг изменил финал, который получился на редкость безысходным. В оптимистическую эпоху 60-х такие финалы не могли завоевать зрителя, несмотря на новаторские приемы и притягательный визуальный ряд. Особенно поражала в конце фильма баржа, которая медленно проплывала перед глазами, занимая несколько минут экранного времени. Баржа длиною в жизнь. Фильм должной оценки не получил, зрителя так просто оттолкнул, но и профессионалы от кинематографа не очень его полюбили. На сдаче картины в пух и прах разнес ее Г. М. Козинцев, не пожелавший прислушаться к неожиданной сложности шпаликовского киноязыка. Поняли его только в Европе — в 1966 году в Бергамо фильм получил Гран-при на фестивале авторского кино. Ни режиссеру, ни исполнителям главных ролей выехать из СССР для получения награды возможности предоставлено не было.

Для Шпаликова и Гулая фильм оказался пророческим. После «Долгой счастливой жизни» ни он, ни она не были больше востребованы. С 1966 по 1971 год Инна не снималась вообще. Шпаликов много работал, в его замыслах были разные сценарии, в том числе исторические — о декабристах, о Маяковском, но его заявки отклонялись. Надломились и личные отношения между супругами, отголоски которых чувствуются в «Долгой счастливой жизни». Теперь они пили вместе и порознь, сходились и расходились. Все время порывались расстаться окончательно, но ни тому ни другому не хватало духу. Друзья вспоминают, что входная дверь в их квартиру снизу доверху была «увешана» замками: как только Шпаликов в очередной раз уходил, Инна вызывала слесаря и ставила новый замок, чтобы, вернувшись, он не мог открыть дверь своим ключом. Этот образ недоступного семейного очага, запертого на семь замков, мрачным символом вырисовывается над последними годами жизни Шпаликова. А по обеим сторонам этих запоров — маленькая дочь, безденежье, невостребованность, потеря себя. Окончательный уход из семьи стал для Шпаликова началом конца, жить ему было негде и не на что.

О когда-нибудь — когда? —
Сяду и себя забуду
Не надолго — навсегда,
Повсеместно и повсюду.
Все забуду. Разучусь.
(И разуюсь и разденусь.)
Сам с собою разлучусь,
От себя куда-то денусь.