Заложница

Игрушки сделались моей работой. Я тестировал новые версии для разработчиков, выискивая ходы, как взламывать системы, чтобы заполучить полный арсенал, не платя при этом за апгрейды. Потом снова тестировал игрушку, когда разработчики считали, что сделали ее более надежной. Утром я просыпался с чувством нужности и цели, и дело было не только в банковском чеке, означавшем для меня покупку приличной одежды или же способность купить машину. Дело было даже не в том, что я чувствовал себя частью команды (я все так же предпочитал работать один). Все заключалось в конкретной цели и в конкретных сроках.

Поднявшись на борт самолета, летящего рейсом № 79, я стал совершенно другим человеком. Я знал, куда иду. У меня было место в бизнес-классе среди людей, не оспаривавших свое право там находиться. Я это право тоже не оспариваю – я наконец-то чувствую себя здесь своим.

Ощущаю свою важность.

Глава двадцать вторая 22:00. Адам

На задней части шеи Софии, где косичка сдвинута в сторону, виднеется светлая кожица, рядом с которой застыла игла.

Не двигайся, София…

Я вижу уголок ее правого глаза и ресницы, тень от них падает на щеку. Она засунула палец в рот и сосет его в такт осторожному покачиванию рук Бекки.

Замри.

– Что в шприце, Бекка?

Я стараюсь говорить спокойно и даже непринужденно, чтобы не напугать дочь, будто мы беседуем о погоде, об учебе Бекки, о чем-то незначительном. Прилагаю усилия, но слова сливаются друг с другом. В голове я слышу эхо собственного голоса, и через каждые несколько секунд у меня начинает плыть перед глазами. У фигур Бекки и Софии появляются двойные контуры, словно я сфотографировал их до того, как они встали смирно.

– Инсулин.

Инсулин? У моего отца был диабет. Справлялся он с ним не очень успешно. Несколько раз в неделю у него проявлялся гипогликемический синдром, лоб покрывался крупными каплями пота, пока отец торопливо искал таблетку глюкозы. Софии не нужно больше инсулина, чем тот, что вырабатывает ее организм, и даже маленькая, но излишняя доза может привести к коме.

– И много там?

– Достаточно.

За бравадой в голосе Бекки мне слышится дрожание, но ее лицо ничего не выдает. Тело перестает меня слушаться, я чувствую, как меня охватывает онемение, словно заползаю на кровать после двойной смены и стаканчика на сон грядущий.

– Почему? – выдавливаю я.

Чуть сдвигаю ногу вперед. Бабушкины шаги. Который час, господин Волк?

– Мир должен пробудиться и увидеть, что же происходит.

У меня кровь стынет в жилах. Я перевожу взгляд с холодных и неподвижных глаз Бекки на кончик иглы, поднесенный вплотную к чистой белой коже на шее Софии. Бекка – наркоманка? Родители проводят с нянями очень мало времени. Пять минут при приеме и передаче «с рук на руки», а потом они остаются один на один с твоим ребенком. И могут делать, что угодно. И быть кем угодно.

– В каждом выигранном сражении должны быть жертвы.

В ее голосе проскальзывает какая-то монотонность, будто она повторяет заученный текст. Я вспоминаю семинар, который посещал по службе, посвященный радикализации подростков в Великобритании. Дети на видео говорили именно так: изрыгали слова, вбитые в них исламскими экстремистами. Взращенные и выкормленные, а вскоре используемые как пушечное мясо.

А что мы на самом деле знаем о Бекке? Она пару десятков раз присматривала за Софией после отъезда Кати. Мать всегда забирала ее на пересечении с главной дорогой – ей не нравились ухабы на нашем проселке, – когда я возвращался с работы, Бекка запихивала в рюкзак учебники, и…

На самом деле мне двадцать три года.

Она обыграла нас с самого начала. Учебники, страх перед выпускными экзаменами, споры с матерью, на какой факультет университета поступать… Спектакль с целью заставить нас поверить, что она еще ребенок. Втереться к нам в доверие.

Катя сказала ей, что мы, наверное, ищем кого-нибудь, кто мог бы присматривать за Софией после школы.