«Затѣмъ, поблагодаривъ меня за дружбу, которую я ему оказываю, прибавилъ: «когда она будетъ у меня въ Стокгольмѣ, то настанетъ конецъ всѣмъ моимъ печалямъ». Поймавъ его на словахъ, я отвѣчала: «но вы еще долго не будете видѣться. Вы любите другъ другъ взаимно (этому предшествовало множество увѣреній въ дружбѣ съ обѣихъ сторонъ и сожалѣніе о предстоящей разлукѣ), и я предвижу, что вы станете тосковать по ней, а она по васъ, будете взаимно тревожиться. Сочтите, на сколько мѣсяцевъ вы разстанетесь». Насчитали восемь мѣсяцевъ, и при этомъ счетѣ у молодаго человѣка выступили на глазахъ слезы. «Это очень долго», прибавила я. Онъ мнѣ сказалъ: «Да, это очень долго».
«Тогда у меня быстро мелькнула въ головѣ мысль, и я сказала: «вы говорили, что печали ваши окончатся, когда она будетъ въ Стокгольмѣ, почему же вамъ не ускорить этой минуты?» На это онъ возразилъ: «я очень желалъ бы этого, но для того существуютъ только два времени года: осень и весна — зимою это невозможно». «Но, — замѣтила я, смѣясь, — отчего бы вамъ не жениться теперь?» Онъ отвѣчалъ: «дворъ не составленъ и аппартаменты не готовы». — «О, — возразила я, — что касается двора, то его составить не долго, а если кто кого любитъ, тотъ не обращаетъ вниманія на апартаменты». Тогда онъ отвѣчалъ: «но море опасно».
«Тутъ подала голосъ Александра, говоря: съ вами я всегда буду считать себя въ безопасности». Это весьма тронуло короля, у котораго во все время разговора были на глазахъ слезы. Я ему сказала: «довѣрьтесь мнѣ, Густавъ. Вы говорите, что желали бы поскорѣе кончить дѣло?»… «Очень бы этого желалъ, отвѣчалъ онъ, — но это зависитъ отъ герцога».
«Тогда я сказала: «что же, хотите ли, Густавъ, чтобы я переговорила съ императрицей? Принимаю это на себя и, безъ всякаго сомнѣнія, ея величество не поставитъ васъ въ ложное положеніе». Онъ отвѣчалъ: «да, ваше высочество, но чтобы о на сдѣлала предложеніе регенту какъ бы отъ себя, а не отъ меня».
«Это онъ сказалъ съ чувствомъ и радостію. Съ увлеченіемъ благодарилъ меня, и разговоръ окончился выраженіемъ дружбы и нѣжности къ малюткѣ. Онъ часто цѣловалъ ея руки, обнималъ ее и говорилъ ей нѣжности. Онъ былъ въ отличномъ расположеніи духа, что продолжалось и во время ужина, и онъ при постороннихъ говорилъ съ малюткой и ласкалъ ее. Онъ увѣрялъ меня, что никому не скажетъ, о чемъ у насъ шло дѣло».
Разумѣется, впрочемъ, что обо всемъ происходившемъ было извѣстно Екатеринѣ, и она, вполнѣ увѣренная, что дѣло уже не можетъ разстроиться, поручила Зубову и Моркову уладить брачный договоръ, соотвѣтственно ея видамъ. Такимъ образомъ въ семействѣ Екатерины дѣло устроилось окончательно. Бабушка дала свое согласіе, и невѣстѣ оставалось только испросить благословеніе у ея отца. Она изложила эту просьбу въ письмѣ къ своей матери.
«Если бы графъ Гага, — писала великая княжна, — былъ еще въ Гатчинѣ, то я просила бы маменьку сказать ему отъ меня все то, что она сама сочтетъ нужнымъ, потому что маменькѣ извѣстны сердце и чувства ея дочери. Бабушка меня сегодня благословила. Жду съ нетерпѣніемъ счастья видѣть моихъ дорогихъ родителей, я смѣю надѣяться, что и они не откажутъ мнѣ въ той же милости».
Вслѣдъ затѣмъ шведскій посланникъ Стедингъ торжественно, на особой аудіенціи, просилъ отъ имени короля руки великой княжны для его величества и затѣмъ на 11 (22) сентября вечеромъ было назначено обрученіе.
Великая княгиня была чрезвычайно обрадована такимъ исходомъ дѣла.
«Добрый и дорогой мой другъ, — писала она мужу, — благословимъ Господа, обрученіе назначено въ понедѣльникъ вечеромъ въ Брилліантовой залѣ». При этомъ она упомянула о тѣхъ лицахъ, которыя будутъ присутствовать при обрядѣ, а также о томъ, что обручальныя кольца будутъ золотыя съ вензелями жениха и невѣсты; что послѣ обрученія будетъ балъ и, въ заключеніе письма, спрашивала Павла Петровича, «будетъ ли у него времени пріѣхать на обрученіе его дочери?» На четвертый день послѣ отправки этого письма, она въ письмѣ своемъ къ великому князю высказывала надежду, что съ Божіею милостію все устроится къ взаимному удовольствію, такъ какъ самое трудное сдѣлано».
Разумѣется, что если самое близкое къ невѣстѣ лицо считало замужество великой княжны дѣломъ рѣшеннымъ, то никто уже не могъ ожидать, чтобъ при этомъ встрѣтились какія нибудь препятствія. Случилось, однако, то, чего не ожидалъ никто.
«День, назначенный для обрученія Александры Павловны, былъ, по словамъ Массона, днемъ величайшей скорби, даже днемъ величайшаго униженія, когда либо испытаннаго счастливою и самовластною Екатериною».