Отъ себя Фотій вводилъ въ монастырь нѣкоторыя особыя правила и по поводу ихъ сдѣлалъ однажды особое представленіе митрополиту Серафиму, которое имѣло слѣдующее вступленіе: «Божіею милостію азъ рабъ Господа Бога и Спаса нашего Іисуса Христа, ревнитель православія, святыя Христовы церкви и вѣры, двадцать уже лѣтъ какъ постриженъ въ монашество». Затѣмъ онъ заявлялъ, что не желаетъ дѣлать никакихъ отступленій отъ вѣры православной. «Несмотря на всѣ нововведенія — говоритъ Фотій — устроена мною обитель Юрьевъ монастырь и по древнему преданію общежитіе введено въ ономъ, уставъ общежитія составленъ и напечатанъ при св. синодѣ». При этомъ Фотій выражаетъ, однако, чтобы не считали нововведеніемъ со стороны его, что онъ «сначала поступленія въ монашество, будучи одѣтъ въ хитонъ нищеты и радованія, обязалъ къ этому неизмѣнному одѣянію и братію Юрьева монастыря». Справедливость своего требованія онъ подкрѣплялъ подлинникомъ греческаго молитвослова и переводами церковныхъ требниковъ, большаго новаго и древняго Петра Могилы, стариннымъ рукописнымъ чиномъ постриженія, хранящимся въ Юрьевѣ монастырѣ, и выписками изъ книги «Новая Скрижаль». Мы приводимъ здѣсь эти подробности потому, что разсужденіе о хитонѣ составляетъ едва-ли не самый замѣчательный ученодогматическій трудъ юрьевскаго архимандрита, обнаруживающій вмѣстѣ съ тѣмъ и знаніе его по герминевтикѣ, т. е. умѣніе обставлять свои мнѣнія текстами изъ священнаго писанія и ссылками на творенія святыхъ отцовъ.
Такъ хозяйничалъ и распоряжался Фотій въ управляемомъ имъ монастырѣ. Всю дѣятельность и всю власть свою онъ направлялъ какъ на внѣшнее улучшеніе монастыря, такъ и на водвореніе въ монашествующей братіи порядка, смиренія и воздержанія. Что же касается его самого, то онъ, бѣдный дьячковскій сынъ, недоучившійся бурсакъ и «человѣкъ Бодай ангельскаго житія», обставлялъ себя самого не совсѣмъ на монашескій ладъ, хотя и твердилъ о суетѣ мірской. Памятуя тотъ часъ, когда, по словамъ Фотія, его «быть можетъ въ худое рубище завернутъ люди, бросятъ, какъ пса, въ могилу, снесши на старыхъ, почти изломанныхъ носилкахъ», онъ тѣмъ не менѣе пользовался въ монастырѣ всѣми удобствами жизни и въ одномъ изъ писемъ своихъ къ Орловой писалъ: «я теперь зѣло богатъ, въ богатыя ризы облекаюсь, живу въ великолѣпномъ дому и гуляю на добрыхъ коняхъ». Всѣмъ этимъ онъ былъ обязанъ своей благотворительницѣ. Отношенія его къ ней представляются съ перваго раза страшнымъ соблазномъ уже потому, что молодой монахъ сблизился съ далеко не старою еще въ ту пору женщиною и жилъ на ея счетъ богато и роскошно, нарушая всѣмъ этимъ монашескіе обѣты цѣломудрія, нелюбостяжанія, смиренія и воздержанія.
Съ 28-го іюня 1762 года самыми замѣтными людьми около воцарившейся императрицы Екатерины II были братья Орловы. Ихъ было пять братьевъ и третій изъ нихъ, графъ Алексѣй Григорьевичъ (род. 24-го сентября 1735 г.), получившій, 10-го іюля 1775 года, въ день праздвованія кучукъ-кайнарджійскаго мира наименованіе «Чесменскаго», женился, 6-го мая 1782 года, на Евдокіи Николаевнѣ Лопухиной, которой въ ту пору шелъ двадцатый годъ. 2-го мая 1785 года она родила въ Москвѣ дочь Анну. Описывая жизнь графини Анны Алексѣевны Орловой-Чесменской, Елагинъ восхваляетъ христіанскія добродѣтели ея матери, говоря, что она не пропускала ни одного церковнаго служенія не только въ праздники, но и въ обыкновенные дни, не любила нарядовъ и никогда не надѣвала брилліантовъ. Личное вліяніе матери не могло, однако, отозваться на ея дочери, такъ какъ графиня Евдокія Николаевна, родивъ, 20-го августа 1786 года, сына Ивана, на другой день послѣ этого умерла, оставивъ дочь на рукахъ отца только по второму году.
На восьмомъ году отъ рожденія графиня Анна Орлова была пожалована фрейлиною и, проживая въ домѣ отца, «обучалась языкамъ французскому, англійскому, нѣмецкому и итальянскому». Чему она училась, кромѣ этихъ языковъ, о томъ въ книгѣ Елагина не упоминается.
24-го декабря 1807 года скончался графъ Орловъ-Чесменскій, а такъ какъ единственный сынъ его графъ Иванъ Алексѣевичъ умеръ еще въ 1787 году, то наслѣдницею всѣхъ его богатствъ осталась одна двадцати-двухлѣтняя дочь его графиня Анна Алексѣевна Орлова-Чесменская. Богатства же покойнаго были громадны. Ежегодный доходъ его наслѣдницы простирался до 1.000,000 рублей ассигнаціями, а стоимость ея недвижимаго имѣнія, исключая драгоцѣнностей, цѣнившихся на 20.000,000, доходила до 45.000,000 рублей. Само собою разумѣется, что у такой богатой, знатной и притомъ довольно красивой собою дѣвушки было множество жениховъ, и, въ числѣ искателей ея руки, явился, въ 1809 году, сынъ фельдмаршала графа Каменскаго, графъ Николай Михайловичъ. По поводу предположенія объ этомъ бракѣ отецъ Каменскаго писалъ сыну: «соперниковъ у тебя, конечно, много, да и, говорятъ, здѣсь готовятъ графа Воронцова, Семена Романовича сына, и такъ, не отнестись-ли мнѣ къ ней?» Однако, какъ это, такъ и всѣ другія сватовства къ графинѣ Орловой были безуспѣшны, но по какимъ именно причинамъ — это осталось неизвѣстно.