Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий (репринт, старая орфография)

Другое явленія заключалось въ томъ, что «по правой сторонѣ того мѣста, гдѣ была луна, явился кругъ прозрачный, въ нѣсколько кратъ болѣе луны и «внутри тоги круга бысть аки бы часть созданія земнаго подобіемъ языка, по ней бысть другая часть и третья и вкупѣ сіи три языки, въ небесномъ томъ кругу, то вращались, то двигались; и страхъ и ужасъ отъ движенія ихъ былъ на вся; пребывали же движася три части, не сдвигаясь съ мѣстъ своихъ, и когда — продолжаетъ разсказывать Фотій — я недоумѣвалъ, къ чему знаменія суть сія, гласъ бысть свыше вопіющъ: «къ брани!»

Подобнаго рода, сказать по правдѣ, безтолковыхъ видѣній, было Фотію семь. Онъ, по словамъ его, видѣлъ «начертаніе славы трисвятаго Бога», видѣлъ «явленіе на облакахъ свѣтлыхъ, небесныхъ сына человѣческаго, подобіемъ аки человѣкъ»; видѣлъ «птицу черную яко орла», «другаго звѣря, аки левъ» и «третье животное, яко рысь, бѣжавшихъ отъ орла». Видѣлъ я «Бога Вседержителя, облеченнаго въ солнце и сидящаго на престолѣ славы своея». Затѣмъ, по словамъ Фотія, были свѣтъ и благоуханіе.

Не удовольствовавшись простымъ описаніемъ всѣхъ этихъ явленій, Фотій объясняетъ ихъ, говоря, что «луна есть знаменіе царства турецкаго, нечестія магометанскаго; языки-знаменіе трехъ великихъ державъ, на мѣстѣ луны дѣйствовать имущихъ, образъ же орла есть образъ царства на полуночи сущаго. А прочая вся имѣяй умъ, да чтетъ и разумѣетъ и внимаетъ, дондеже вся сія сбудутся во время свое вскорѣ, яко же азъ видѣхъ и слышавъ и написавъ словеса въ книгѣ сей».

Такъ какъ рѣшительно нѣтъ никакой возможности провѣрять чужія сновидѣнія, то нельзя, конечно, отрицать, чтобы все это не снилось Фотію; но легко также могло быть и то, что всѣ эти явленія были произведеніемъ бдящаго воображенія Фотія, особенно если обратить вниманіе на то, что въ эту самую пору императоръ Александръ Павловичъ, подъ вліяніемъ графа Каподистрія, сочувствовалъ начавшемуся движенію филеленовъ, которое могло, какъ казалось, повести главныя европейскія державы къ рѣшительному столкновенію съ Турціею, — столкновенію, исходъ коего, по чувству русскаго патріотизма, конечно долженъ былъ окончиться въ смыслѣ явленія, представившагося Фотію.

Мы уже говорили о душевномъ настроеніи графини Орловой на основаніи ея жизнеописанія, составленнаго Елагинымъ, но вотъ въ восьмомъ письмѣ Фотія къ ней открывается часть исповѣди ея передъ духовнымъ ея отцомъ.

Христолюбивая дѣвица» писала къ Фотію такъ: «повѣришь ли ты, отецъ мой, какъ званіе, въ которомъ находится многобѣдная Анна, ей тяжко и день ото-дня все становится тяжелѣе, и какъ жажду и алчу уединенія, то одному только Господу извѣстно: во-истину иногда слезы радостныя катятся, когда останусь одна и когда меня никто не требуетъ». Затѣмъ она выражаетъ желаніе «укрыться далѣе и далѣе отъ шума мірскаго и попеченій житейскихъ».

Если графиня Орлова наслѣдовала по природѣ отъ матери своей стремленіе къ богоугодной жизни и равнодушіе къ мірскимъ благамъ, то едва ли нѣкоторыя обстоятельства не могли повліять еще сильнѣе на желаніе ея отдаляться отъ двора и общества. Она могла знать, какимъ путемъ досталось ея, прежде безвѣстной, семьѣ богатства, почести и знатность, а слава чесменскаго боя, озарявшая ея отца, не могла закрыть своимъ блескомъ тѣ темныя дѣянія, которыя тяготѣли надъ нимъ. Подъ вліяніемъ всего этого, робкая совѣсть молодой дѣвушки давала ей чувствовать ложность и тягость того положенія, въ которомъ она находилась, и понятно, что усердныя молитвы къ Богу и надежда на Его благость должны были служить ей. нравственною поддержкою въ минуты раздумья обо всемъ, что окружало ее и напоминало ей о недавно прошедшемъ… Едва ли мы ошибемся, если скажемъ, что событія, послужившія къ возвышенію семейства Орловыхъ, тяжело отзывались на одной изъ его представительницъ, у которой сильно было развито свойственное религіознымъ женщинамъ чувство, заставляющее ихъ боязненно вспоминать о грѣхахъ близкихъ имъ людей, и, статься можетъ, что искупленіе этихъ грѣховъ подвигами христіанскаго смиренія и добрыми дѣлами было задачею всей жизни для дочери Алексѣя Орлова.

Въ отвѣтномъ своемъ письмѣ Фотій отговариваетъ ее отъ ухода въ монастырь, выставляя примѣры непостоянства по принятіи иноческихъ обѣтовъ. «Сначала многія — внушаетъ Фотій своей духовной дщери — съ ревностію грядутъ на уединеніе въ пустыни и монастыри, горы и вертепы, а послѣ толико худо живутъ и съ отчаяніемъ ненавидятъ уединеніе, боренье съ врагомъ и страстьми».