Число имѣющихся у насъ писемъ Фотія къ Орловой не велико, всего только 26; относятся всѣ они къ 1820, 1821 и 1822 годамъ. Письма Фотія написаны тяжелымъ языкомъ, съ грамматическими ошибками и поражаютъ читателя неправильною, можно даже сказать, безалаберною постройкою русской рѣчи. Одна изъ господствующихъ въ нихъ формъ — уподобленіе и притча. Въ нихъ не просвѣчиваетъ ни тонкости ума, ни наблюдательности, въ нихъ пѣтъ и силы убѣжденія. Они замѣтнѣе всего отличаются какою-то топорною вычурностію и преобладающая въ нихъ мысль сводится къ обычнымъ пастырскимъ поученіямъ и увѣщаніямъ о соблюденіи душевной чистоты и объ угожденіи Богу. Не мало занимаютъ въ этихъ письмахъ разсказы писавшаго ихъ о самомъ себѣ и даже не рѣдко встрѣчаются прямыя восхваленія самому себѣ. Вообще трудно понять, почему именно этими письмами, — а въ духѣ ихъ, конечно, велись и словесныя поученія Фотія — могъ онъ такъ сильно подѣйствовать на Орлову, считавшую ихъ «апостольскими посланіями». Письма Фотія отличаются также поддѣлкою, далеко, впрочемъ, неудачною, подъ церковно-славянскій языкъ, но рядомъ съ величавыми выраженіями и оборотами этого языка попадаются фразы самой плохой выдѣлки. Само собой разумѣется, что діаволъ, сатана, нечистый, супостатъ, окаянный и бѣсы пестрятъ безпрестанно посланія Фотія, въ которыхъ, при упоминаніяхъ о нечистыхъ силахъ, не забыты и «аггелы Вольтера».
Два первыя письма Фотія относятся почти исключительно къ его собственной личности и объ одномъ изъ нихъ, первомъ, касающемся его изгнанія изъ Петербурга, мы уже говорили, а на другомъ, второмъ, косающемся его болѣзни, мы будемъ имѣть случай остановиться впослѣдствіи.
Изъ третьяго же его письма видно, что Орлова просила Фотія научить ее «умной» молитвѣ. Но по этому запросу Фотій оказался несостоятельнымъ. Онъ говоритъ, что даже не знаетъ, какъ приступить къ этому. «Я самъ — пишетъ онъ — не достигъ этого, то како могу научить и другихъ достигать». Затѣмъ онъ заговариваетъ объ этомъ предметѣ издалека, замѣчая, что въ началѣ міра, въ раю, не было никакихъ книгъ и заповѣдей и ученій о молитвѣ, ни письменъ, ни учителей». Но такъ какъ теперь есть книги, то Фотій и совѣтуетъ ей читать «писанія, житія святыхъ, соблюдать заповѣди Господни, и будетъ молитва твоя — заключаетъ Фотій, — яко кадило благовонное передъ Богомъ».
Четвертое письмо заключаетъ въ себѣ «посланіе о страсти блудной и похоти плотской». И здѣсь Фотій является слишкомъ зауряднымъ проповѣдникомъ, упоминая, что Господь благодатію своею блюдетъ его отъ чрева матери по плоти въ дѣвствѣ. «Не знаю — пишетъ онъ — жены, люблю дѣвство» и въ заключеніе совѣтуетъ Орловой пребывать въ дѣвствѣ.
Въ пятомъ письмѣ идетъ разсужденіе «о духѣ печали и унынія». Вотъ что пишетъ объ этомъ Фотій: «нѣкогда былъ часъ, яко же сей часъ: предсталъ духъ лукавый самому мнѣ въ иночествѣ вопросилъ демона я: отчего такъ скоро, нечаянно многіе сами себя убиваютъ? и сказалъ демонъ: многія вины тому отъ меня бываютъ, я посылаю духа унынія и печали. Увы, увы! — восклицаетъ далѣе Фотій — какъ помыслю, что сатана для мнимаго прогнанія скуки, печали и унынія многихъ творить научилъ, то ужасъ беретъ меня! Для того изобрѣтены и обожаются: театры, маскарады, пѣсни, гульбища, бесѣды, карты, трагедіи, комедіи, романы, блудничные дома, серали, балы, пьянства, безчинныя пѣсни и прочія сатанинскія дѣла, о коихъ неприлично даже глаголить».
Какъ блѣдны, пусты и даже жалки эти страницы писемъ Фотія въ сравненіи хоть съ тѣмъ, что было написано на эту же тему другими проповѣдниками, какъ напримѣръ, св. Іеоронимомъ, однимъ изъ древнѣйшихъ отцовъ церкви, который, не приписывая соблазновъ міра сатанѣ, бѣжалъ отъ обольщенія роскошнаго Рима въ пустыню, спаленную солнцемъ, и гдѣ ему продолжали такъ живо грезиться всѣ соблазны міра, гдѣ ему видѣлись пляски римскихъ красавицъ и слышались ихъ чарующія пѣсни, и гдѣ онъ силою своего духа велъ борьбу съ своими пылкими страстями, не примѣшивая къ нимъ вовсе діавола…
Въ тестомъ письмѣ Фотія заключается «посланіе о пріобщеніи св. тайнъ».
Особенное вниманіе обращаетъ на себя седьмое письмо Фотія. Въ этомъ письмѣ упорный ненавистникъ религіознаго мистицизма является самъ его распространителемъ и переноситъ путаницу своихъ сновидѣній въ область тогдашнихъ политическихъ вопросовъ. Письмо это, написанное 5-го декабря 1821 года, было вручено императору Александру Павловичу и смѣлость такого врученія, какъ мы полагаемъ, всего лучше характеризуетъ тогдашнее настроеніе умювъ.
«Напалъ — пишетъ Фотій — сонъ сладокъ и глубокъ зѣло». И вотъ во время этого сна начались видѣнія Фотія, напоминающія апокалипсическія видѣнія патмосскаго прорицателя.
Видѣлъ Фотій, что «была ночь и тьма велія, предъ лицомъ же его ясно и прозрачно отъ земли до небеси». «Было смятеніе и колебаніе тверди небесной». «Явилась на востокѣ луна, едва свѣтящая, но что-то, аки мгла, затмевало ее и луна поколебалась». Когда же Фотій хотѣлъ узнать, что значитъ это видѣніе, то услышалъ только гласъ: «знаменіе!» и луна скрылась.