Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Ося: Знаю! Неважно! Ты слушай! Я принимал две таблетки корвалола и прекрасно спал! Хотя корвалол — это не снотворное…

ИлиОся спрашивает: Куда ты в отпуск собираешься?

Я: Ещё не знаю… Может быть, поеду с женой в Чехословакию…

Ося: Я был в Чехословакии с Жоркой Садовниковым по приглашению чехословацкого Литфонда. Шикарно жили! Я в тропики собираюсь с научной экспедицией… Ну, а потом где-нибудь в средней полосе…

* * *

«Всё, что ни касается жизни, уже жизнь моя».

Из письма Гоголя Аксакову от 18 августа 1842 г.

* * *

В моем коттедже живет Володя Леви[379]. Кинематически[380] очень интересный человек. Когда он ходит, да если и не ходит, а просто стоит — полное впечатление, что он пьян, хотя это не так. Всё тело его раскачивается. Чтобы устоять, он широко расставляет ноги. При ходьбе голова его не то чтобы болтается, но совершает некую сложную раскачку: вперёд-назад, как у верблюда. Кажется, что его голова так тяжела, что шея не в силах удержать её инерционное колыхание. Замечательно умный и наблюдательный собеседник.

* * *

«Хорошие люди бьют плохого человека — так нужно. Хорошие люди бьют хорошего человека — это недоразумение. Плохие люди бьют плохого человека — это хорошо. Плохие люди бьют хорошего человека — он только выйдет из этого испытания окрепшим».

Мао Цзэдун

* * *

Из Ингмара Бергмана[381]:

«Любой момент, отрывающий нас от одиночества — это лучшее, что может с нами произойти».

«Мы все — дети женщин, не забывайте об этом никогда. По этой — элементарной — причине, то есть потому, что они держат детей у себя на руках, женщины имеют огромную возможность изменить положение вещей. Но я не думаю, что им удастся это сделать, ибо понадобилось бы изменить нашу цивилизацию, понадобилось бы вернуться к азбуке наших эмоций».

* * *

«Ужасно боюсь, что мы околеем от переорганизаций, не доведя до конца ни одной практической работы».

В. И. Ленин

* * *

Врач А. Т. Тарасенков описывает обед, на котором незадолго до своей смерти присутствовал Н. В. Гоголь. За обедом Тарасенков, рассказывая что-то, употребил слово «научный». Гоголь перестал есть и начал повторять:

— Научный, научный, научный… — Потом добавил: — Научный, научный, а мы все говорили «наукообразный»: это неловко, но гораздо лучше… «Тогда я изумился, — пишет Тарасенков, — как может так сильно занимать какое-нибудь слово…»

* * *

Голоса мальчиков, поющих в хоре — одно из чудес мира.

* * *

12 февраля 1978 года из 43 рейсов из Внуково ни один не ушел вовремя, хотя погода было хорошая. Почему?! Взыскать и примерно наказать!!

* * *

Самая глубокая из Варандейских скважин — 4860 м. Первая же скважина на Варандее дала нефть.

* * *

— Гостим в чуме 2-й бригады колхоза «Рассвет Севера». В чуме светло и жарко. Старинный рукомойник, с острым клювом полярной гагары, спускался сверху на цепочке маленьким медным солнцем.

— Шуберт. Симфония № 2. Си-бемоль мажор, — сказало радио знакомым московским голосом. Пастух Иван Хатанзейский оттянул зубами с белого оттаявшего ребра шматок мяса и снизу вверх махнул у самого носа узким, из старых Златоустовских ножниц сработанным, ножичком. Полог чума откинулся лишь на миг, и в чум боком ввинтился краснолицый с мороза бригадир Степан Хатанзейский.

— 1815 г. был особенно плодотворен в жизни 18-летнего Шуберта. Кроме второй и третьей симфоний, им создано более 140 песен, в том числе «Лесной царь», «Розочка»…

— Я пошла собак кормить, — сказала Лена Беляева, работница в чуме.

Степан сбросил тасьму — широкий пояс с медными бляшками, точилом в мягком кожаном кармашке и ножом в долбленых деревянных ножнах, обшитых мехом нерпы.

— Остров в Эгейском море. Пять букв. Начинается на «Р», — спросил пастух Егор Басманов, лежащий на шкурах с кроссвордом в руках.

— Родос, — сказал Иван, жуя сырое мясо и отирая губы.

— Мороз, однако, за тридцать! — крякнул Степан.

Голова моя закружилась, реалии мира распались…

* * *

Когда ГТТ[382] несётся даже не по бездорожью, а по льду замерзшей реки, всё равно ощущение такое, будто сидишь в зубе, который точит бормашина.

* * *

По моим весьма поверхностным наблюдениям, северный олень — глупое животное. Даже не глупое, а равнодушное. В нём замечательно сочетаются равнодушие и пугливость. Дрессуре не поддаётся. Да что там дрессура! Его за многие века не удалось просто приручить, как приручил человек лошадь, корову, собаку.

Из-за гнуса олени всегда идут против ветра, поэтому движение стада иногда трудно предугадать. Без собак оленевод — не оленевод. На четырех пастухов — восемь собак. «Надо учить собаку, чтобы телёнка не съела…» Собаки, как и люди, работают посменно. Днём в стадо едут все, ночью — по очереди. Ориентируются в полной темноте по ветру. Ночью человек нужен только для отпугивания волков. Возбужденный запахом крови волк может зарезать в 100 раз больше оленей, чем съесть.

* * *