Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Нет радости, нет порыва, всё как-то тяжело, он сосредоточен и озабочен, словно ему предстоит перевести на дачу огромную семью и много скарба. Любит ли его Майя[501]? Не знаю… Я вообще ничего не знаю, что там у него внутри, и от этого мне грустно и тревожно за него.

* * *

Замечаю, что с годами погода, солнце, главным образом, всё больше влияют на моё настроение. Тут вот два дня серых, бесконечный мелкий дождик — и я совсем увял. А сегодня солнце, и вроде всё в порядке.

* * *

Какой дождливый июль нынче, всё льёт и льёт. И на Самсона лил. Старухи говорят, что теперь будет лить 40 дней.

14.7.80

* * *

Московский Кремль сейчас напоминает толпу на дипломатическом приёме, в которой смешались люди в смокингах, костюмах, ярких африканских обмотках, индийских сари и т. д. Зданиям разных эпох и несовместимых стилей тесно в этом треугольнике. Им не о чем говорить друг с другом и они молчат.

* * *

Обед на даче у Кулиша[502] в Переделкино с французским психологом Лео Шортоком. Умный красивый старик умело избегал наших парапсихологических ловушек. Были Лёня Завальнюк с женой, Андрей Вознесенский с Зоей, Иосиф Гольдин[503]. Шорток лечит истерию и различные психические отклонения после травм. На следующий день видел два его фильма. Он не теоретик, он просто лечит. А жаль. У меня к нему вопросы.

* * *

В Москве — Олимпиада. Она успела всем надоесть ещё до того, как началась. Открытие было очень красочным и прекрасно отрепетированным, но американский бойкот, конечно, испортил этот праздник: идиот Картер сделал Московскую Олимпиаду ущербной.

Организационное совершенство даётся нам ценой невероятных затрат и усилий. Ни о каком покрытии расходов за счёт туристов и речи быть не может. Туристы, я думаю, не оплатили и десятой части затрат. Много чисто русской, тяжеловесной, топтыгинской глупости. Например, консьержкам в нашем доме милиция велела запирать подъезды в 23.30 «в связи с Олимпиадой» (???). Со всей страны нагнали милиционеров, которые круглые сутки ходят парами по всем улицам и переулкам. Города эти приезжие ребята не знают, объяснить толком ничего не могут, выглядят просто вооруженными недоумками.

В Олимпийской Деревне в лавках нашим людям за наши деньги ничего не продают, продают только иностранцам. Уж коли чего мало — вовсе не следует продавать! Родился анекдот: «Олимпийский сервис: заказываешь по телефону, получаешь по телевизору». Но соревнования организованы чётко и проходят без срывов. Надо бы сходить, посмотреть, но катастрофически нет денег. В кармане постоянно рубль с мелочью, и это начинает меня уже серьёзно угнетать.

Книжка 89 Июль — декабрь 1980 г.

Москва — Борисоглебск Мурманской области — Москва — Пицунда — Сочи — Москва — Переделкино — Загорск

Вечер памяти Тихонравова.

Раушенбах: «Он был прежде всего романтиком космонавтики. Именно это отличало его от всех других людей, которые занимались ею в последние годы.

Для чтения лекций ракетных курсов в 1932–1933 гг. Тихонравов требовал пригласить Родченко».[504]

Михаил Клавдиевич Тихонравов.

Меркулов[505]: «В 1935 г. было решено провести вечер по пропаганде реактивного движения. На вечере Дубенский запустил глиссер с пороховыми ракетами, а Тихонравов прочёл часовой доклад. В деле пропаганды ракетной техники Тихонравов сделал больше всех, включая Королёва и Победоносцева. Отличался исключительной доброжелательностью к людям».

Галковский[506]: «В 1938–1939 гг. Тихонравов, будучи специалистом по жидкостным ракетам, занимался «катюшами» — увеличением кучности пороховых ракет. После войны он трудился над созданием пилотируемого корабля на базе трофейной ракеты Фау-2 для вертикального полёта на высоту до 200 км («Проект ВР-190»). Проект был одобрен, но отложен. Осенью мы перешли в институт Нестеренко[507], где Тихонравов стал заместителем начальника по научной части. Там этот проект тоже разрабатывался ПОД кодовым названием «Ракетный зонд». Кроме того, группа Тихонравова разрабатывала пакетную схему из нескольких ракет Фау-2, с помощью которой удалось бы достичь первой космической скорости (7,91 км/с). Затем проект корабля вместе с группой Тихонравова перешёл к Королёву, который решил «не мелочиться» и сразу проектировать корабль для полёта в космос».

Костенко[508]: «В 1927–1928 гг. именно на планёрах конструкции Тихонравова «Жар-птица-1», «Жар-птица-2» и «Гамаюн» удалось достичь дальности 25–30 км. В первых опытах по буксировке планеров, которые проводил Нюхтиков[509] опять-таки участвовали планёры Тихонравова».