Ветров[510]
: «Тихонравов провёл оценку влияния немецкой ракетной техники на нашу. Разыскал данные о ракете Фау-2 в переписке Сталина и Черчилля. Написал «Историю создания первого искусственного спутника Земли». Первые идеи искусственных спутников возникли у Тихонравова в НИИ-4. Два молодых инженера помогали ему: Глеб Юрьевич Максимов и Игорь Мариамович Яцунский. С переходом группы в ОКБ Королёва Тихонравов стал начальником проектного отдела. Сотрудники его были очень молоды: средний возраст — 28 лет. Определились направления работ: спутники на орбите Земли, спутники для изучения Марса и Венеры (Максимов), пилотируемые космические корабли (Феоктистов). В недрах отдела Тихонравова зарождалась специализация инженеров: баллистики, управленцы и т. д. Проектные чертежи первого искусственного спутника Земли (ИСЗ-1) подписывал Тихонравов, а затем утверждал Королёв. Позднее Михаил Клавдиевич затребовал эти чертежи из архива ОКБ и своей рукой написал: «Хранить вечно!»Нестеренко: «В июне 1946 г., когда я познакомился с Тихонравовым, все одобряли проект его высотной ракеты — Академия наук, МАП, ГАУ, но никто заниматься ею не хотел. Помню, Тихонравова особенно горячо поддерживал приехавший из Германии, где он работал вместе с Королёвым, химик Николай Гаврилович Чернышёв. В конце концов я взял группу Тихонравова — 22 человека — «под крыло» в НИИ-4. Большинство были совсем молодыми ребятами».
Слепые от рождения люди не видят снов.
Грандиозные похороны Высоцкого, каких Москва давно не видела. Он сам себя убил: много пил несколько дней подряд и умер от острого сердечного приступа. Я близко не знал его. Лишь однажды после спектакля на Таганке, за кулисами мы начали вспоминать детство, разговорились и оказалось, что мы с ним учились в одной школе. И жили мы с ним рядом, наши дворы соприкасались. Но, когда я кончал 10-й класс, он учился в 5-м. В детстве это огромная разница, мы не помнили друг друга, а учителя у нас были одни и те же.
— А помнишь Николая Николаевича?!
— А помнишь Агату Антоновну?!..
Больше мы с ним никогда не встречались.
В мастерской Ракши[511]
. Зайти к нему уговорил меня Константиновский[512], хотя с Ракшой мы были едва знакомы по Малеевке и он тогда показался мне человеком заносчивым, с большими претензиями на известность. Но Майлен сказал, что Ракша смертельно болен, что у него острый лейкоз и зайти надо.Внешне изменился он мало. Сохранил высокомерие, точнее — внутреннюю агрессию. Он ведёт себя так, как будто на живопись его кто-то собирается пойти в атаку, и он готовится к отпору. А атаковать его никто не хочет, нельзя этого делать, коли человек так тяжело болен. Таким образом, агрессивность его остается невостребованной и это ещё больше его раздражает. Мне всегда нравилась его работа в фильме «Восхождение», чего никак нельзя сказать о его триптихе «Куликовская битва».
Ракша сидел на табуретке против своей картины, разглядывал её, и по его лицу я видел, что картина ему нравится. Это уже меня насторожило: незаконченная работа не может нравиться. Да и законченная — не всегда.
Борисоглебск. Двухэтажные домики под светло-серыми, в косые квадраты, крышами. Оловянного расплава зеркальная вода фиорда. Крутые зелёные берега обрываются в синь. Нерусские длинные облака и палевое небо лежат под нами. Слева, за церковью Бориса и Глеба — маленький домик норвежского фермера, о котором я знаю только, что у него есть красный автомобильчик. Справа от моего белого, похожего на пароход, балкона — каменный лоб горы в морщинах мха.
Ночью во сне сочинил пьесу в двух действиях под названием «Горбун». Название я точно запомнил, хотя горбунов во сне не видел. Дело происходит в пельменной. Главное действующее лицо всё время в углу зала говорит по телефону-автомату. Его слова, обращённые к невидимому собеседнику, определяют, собственно, всё действие. Пьеса довольно абстрактна и, мне кажется, на нашем театре поставлена быть не может.
Овчарка с хорошей деловой хваткой.