Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Вот так всё было накануне твоего рождения, вот так мы все тебя ждали и (как это не нелепо сейчас звучит) ещё не знали, мальчик ты или девочка.

25.7.74

* * *

— А, кстати, сколько стоит холст, на котором написана Джоконда?

* * *

По американским законам получатель письма является владельцем бумаги, на котором оно написано, но не текста. Получатель может сжечь письмо, но не может опубликовать его.

* * *

Рождение и смерть — состояния, казалось бы, максимально разнесённые в жизни, вдруг обнаружили свою близость.

Год назад летом, таким же жарким и зелёным, умирала мама. Её дни были сочтены, рак уже высосал из неё всю жизнь и досасывал последние мутные капли. Уже все смирились с её близкой смертью, но внутри постоянно гнездилась тревога, томила меня, ломала, мне было очень худо.

И вот новое лето, те же дни, жаркие, грозовые и снова ожидание, и снова этот вопрос: когда? И снова сознание, что сам ты совершенно бессилен, сам ничего сделать не сможешь. Неотвратимость, предначертанность Божья, рок! Вот-вот, понял, что общее: невозможность вмешаться, проявить волю…

Митя родился в день смерти моей мамы, ровно через год.

…Ночью, в начале третьего часа Наташа почувствовала себя плохо, и мы решили ехать в Москву. Было ещё совсем темно. Рассвело, когда мы, оставив Наташу в родильном доме на Шаболовке, приехали с АВ домой. Я лёг, но спал плохо, просыпался, нервничал, звонил Коппу[188], он меня не то успокаивал, не то расстраивал, говорил, что пока «ничего!» Я не выдержал, поехал в роддом, передал записку и три яблока. В 19.15 снова звонил и опять «ничего!» Потом мы пили чай с АВ и нехотя смотрели какой-то странный таджикский телефильм. Потом звонил Генде-Роте[189], мы долго беседовали с ним о предстоящей поездке к Капице, и только я повесил трубку — звонок от Коппа: «Мальчик! Вес 4350! Рост 58! Всё хорошо!» Мы как-то обалдели с Аришей. Она не знала, плакать ли, смеяться ли… Хотели выпить на радостях, но раздумали. Или забыли. Потом стали звонить всем знакомым, стали представлять, как обрадуется БС! Мы ещё ничего не понимали. Не понимали, что вся наша жизнь изменилась с этого момента…

Книжка 65 Август 1974 г. — февраль 1975 г.

Москва — Байконур — Евпатория — Москва

Всё-таки выслали Галича[190]… Мы жили в одном подъезде: мы — на первом этаже, Галичи — на втором. На четвёртом жили Ласкины. Ласкин и Галич очень дружили, но когда в конце 1971 г. Галича исключили из Союза писателей и он превратился в диссидента, они раздружились: Ласкин — человек верноподданический, он просто побаивался этой дружбы. У Галича всё время толклись разные иностранные корреспонденты, какие-то сидельцы, всякого рода люди властью обиженные, а Ласкин Бобкова[191] дома принимал. К моменту моего появления в семье Ласкиных охлаждение в их отношениях уже наступило, что, впрочем, никак не повлияло на наши с ним отношения: Галич любил девчонок Ласкиных с детства. Рассказывал мне, как в 1-м классе Наташка ходила на экскурсию в мавзолей Ленина, а когда вернулась, он спросил у неё, что ей понравилось. Она подумала и сказала: «Дядя Саша, вообще-то я ждала большего…»

Когда я заходил к Галичу, то обычно заставал его лежащим на тахте. Он и стихи свои и всё прочее сочинял на тахте, мысленно их редактировал, потом вставал и записывал набело. Помню, что курил он всегда только сигареты «Kent», а я всегда «стрелял» у него эти сигареты. Где он их доставал, ума не приложу.

Александр Аркадьевич Галич.

Наверное, переплачивал спекулянтам. Однажды Галич нас затопил: вода из ванной перелилась через край и намочила потолок в нашей ванной комнате. Наташка побежала к Галичу. У него сидели какие-то иностранные корреспонденты, он просил Наташу не поднимать шума, затолкал её в ванную, где она собирала тряпками воду. Корреспонденты спрашивают, что случилось. Галич по-английски отвечает, что, мол, ничего не случилось, просто девушка-уборщица пришла прибрать в квартире. Он забыл, что Наташка тоже знает английский и всё слышит. Она ему потом выговаривала…