Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

В начале осени 1941 г. фашисты разбомбили на углу Садового кольца и моего родного Лихова переулка керосиновую лавку. Тогда я подобрал осколок бомбы величиной с палец и хранил его, как память о войне. Отправляясь в Германию, я задумал вернуть осколок на его родину. В этом, как мне казалось, была некая высокая символика, но теперь я понял, что на самом деле это мелкая и довольно подленькая мстительность. Здесь живут другие немцы, совсем не те, кто бросал бомбы на мой Лихов. Но даже, если и те, я не должен возвращать им этот осколок, потому что они ПОКАЯЛИСЬ! Они были больны коричневой чумой, но они выздоровели! Почему же мы постоянно напоминаем им о фашизме, расчёсываем их ранки, всегда и везде упорно ищем симптомы рецидива? Я понял здесь, что делать так не надо, что это — неблагородно и несправедливо по отношению к немцам[197].

Но, одновременно, я ничего не могу с собой поделать, когда слышу немецкую речь! Всё время убеждаю себя, что это великий язык, на котором говорили Бетховен, Гёте, Эйнштейн, но звуки этого языка режут мой слух. Очевидно, это навсегда, и умрёт только вместе со мной.

* * *

Очень простенький эпидиаскоп на столе учителя позволяет ему проецировать на экран любые чертежи и рисунки. Отчего наши учителя так не делают? Такой примитивный аппаратик вполне самому сделать можно.

* * *

В гимназии полный 13-летний курс оканчивают примерно 10 % от всех учеников. Сейчас этот процент вырос, а количество мест в университетах не стало больше. Классы большие. Квадратные легонькие столы с ножками из металлических труб. Стол учителя с эпидиаскопом, экран, доска, телефон (думаю, что внутренний), умывальник, ящичек с бумажными полотенцами. На полу мышастый, с прозеленью (и снова вспоминаю: такого цвета были фашистские шинели!) ковёр, непонятно как не залитый чернилами. На столах ничего не вырезано перочинными ножиками, на стенах ничего блудливого не написано, рядом с раковиной нет лужи, эпидиаскоп не сломан, хотя дети — сущие разбойники. Обязательный для каждой школы в любой стране болван-переросток, умеренно лохмат, не смеётся, а гогочет, крутит в руках лисий хвост и бьёт хвостом девчонок по щекам. Болваны — интернациональны, и это как-то успокаивает.

* * *

Такая пропорция получается: дороги в СССР так относятся к дорогам в ФРГ, как дороги в ФРГ относятся к дорогам в США.

* * *

Эволюция фирменных знаков знаменитого мейсеновского фарфора:

* * *

Гигантский химический концерн «Хехст». Искусственные волокна, красители, лекарства, удобрения. Оборот — 15–20 млрд, марок. Работает 180 тыс. человек. В Гессене — 86 тыс. Из них 4 тыс. учатся и ещё 4 тыс. повышают квалификацию по 50 направлениям производства. Обучение добровольное, конкурс — 3–4 человека на место. Модная профессия — механик по точным приборам: 6 человек на место; аппаратчик, где надо физически вкалывать — 0,5 человека на место. Срок обучения 3 года. Стипендия — 300–400 марок в месяц. В концерне около 10 тыс. человек работают в исследовательских секторах, что позволяет обновлять производство каждые 10 лет. Пенсионный возраст 63–67 лет, женщины — 60 лет.

Обед за 22 рабочих дня в заводской столовой стоит 15 марок: чашка бульона, кусок свинины, картофель, молодая фасоль, яблоко. В кафе один такой обед стоит 8–10 марок.

Зарплата генерального директора концерна 33 тыс. марок в месяц.

У «Хехста» 42 200 акционеров. Ни один акционер не имеет более 1 % акций концерна.

* * *

Бавария похожа на мосфильмовские выгородки декораций для съёмок детского фильма по сказкам братьев Гримм. Светлые, с кремовым отливом домики исписаны пейзажиками и фигурками, золоченые, вычурные, «рококошные» рамы окон нарисованы с тенями, но всё-таки вся эта кинематографическая, нежилая, туповатая прилизанность вызывает тоску. Хочется пристроиться где-то в уголке этого баварского пейзажа и насрать. Но объяснить это желание немцам невозможно. Не поймут. И, наверняка, осудят. И при этом будут совершенно правы. Некий дьявольский круг восприятия.

Быстрые чистые ручьи. Свежий ветер летит с гор, и так тихо, что будильник на столе оглушает. Здесь очень хорошо спать и лечить раны сердца. В поезде я спал едва ли больше 4 ч, принял холодный душ, побрился, надел свежее бельё и сразу бодро помолодел.

* * *

С бургомистром Гармиш-Партенкирхена господином Филиппом Шумппом.