Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Когда дело доходило до кражи еды из супермаркетов, мне казалось, что если нам действительно очень надо, то нас не поймают. И верно: когда надобность отпала, я перестала этим промышлять, и что же? Меня и правда никогда не ловили.

По пути домой мы раскошелились на полкило вишнево-ванильного мороженого на десерт, а Сюзи и Сис принесли вино. Мюриэл приготовила итальянский пирог со сладким перцем и яйцом, и мы отлично попировали. Я вынесла все свои мексиканские коврики и ребозо, украсила стены, стулья и диван яркими цветами. Дом выглядел и пах по-праздничному.

В тот же вечер я объявила, что в начале следующего года записываюсь в колледж.

Мы с Мюриэл отпраздновали Рождество в сочельник, как привыкли. Обменялись подарками, много ворчали и собрались на другой день разъехаться по семьям. Упаковывали для них подарки и волновались, что бы такое надеть – не слишком неудобное, но достаточно пристойное, чтобы не вызывать лишних вопросов и пересудов.

В Рождество, после бесчисленных поцелуев и долгого прощания, Мюриэл отправилась в Стэмфорд, а я – в Бронкс, к сестре Филлис, чтобы праздновать с ней, Генри, их детьми, а также матерью и Хелен. Филлис жила с семьей в настоящем доме, а не в квартире, поэтому безоговорочно было решено, что за Рождество отвечает она. Из-за этого мне не приходилось лишний раз сталкиваться с материнским домом, и был шанс провести время с двумя племянницами, которых я обожала, но видела нечасто. Потом я придумала великий план, как им навестить меня на Седьмой улице, но они так и не приехали.

Рождество мы посвящали семьям, Новый год – себе. Два разных мира. Мои родные знали, что у меня есть соседка по имени Мюриэл. Вот и всё. Мать как-то видела Мюриэл, но, как у нас повелось с моего отъезда, помнила: о моей личной жизни – никаких комментариев. Правда, даже из этого «без комментариев» мать умела сделать нечто громкое и враждебное лучше, чем кто-либо на свете. Мы с Мюриэл даже как-то ужинали у Филлис дома, и, что бы они с Генри ни подумали о наших отношениях, свое мнение оставили при себе. В целом моя семья принимала к сведению лишь то, что хотела знать, а я не давила, лишь бы меня оставили в покое.

В канун Нового года мы с Мюриэл отправились на вечеринку к Никки и Джоан. Те жили в особняке из бурого песчаника на восьмидесятых улицах около Бродвея. Никки работала журналисткой в модном журнале, а Джоан – секретаршей в страховой компании «Метрополитен Лайф». Первая – маленькая и плотная, вторая – худощавая и красивая, с темными глазами спаниеля. В отличие от нас с Мюриэл, в одежде для гетеро они выглядели очень прилично и элегантно, и из-за этого, а также из-за места жительства в верхнем Манхэттене казалось, что жизнь у них размереннее нашей. В какой-то мере так и было, особенно у Никки. Джоан говорила, что хочет бросить работу и какое-то время побродяжничать. Я завидовала ее свободе выбора и самой возможности таких мыслей, ведь она знала, что новую работу всегда найдет. Она была белой и печатать умела как следует.

Вечер намечался довольно торжественный, не такой, чтобы просто встала и пошла. Я никогда особо не любила вечеринки, если только мы с Мюриэл не устраивали их сами, хотя в последнее время я прониклась пирушками в Квинсе, куда мы ездили с Видой, Пэт и Джерри. Там всем заправляли Черные женщины, и всегда было вдосталь еды, танцев, травки, смеха и всяких бесшабашных выходок. Вида с ее актерским голосом и чувством абсурдного, Пэт с вечно танцующими ногами, которые ни на секунду не останавливались, – обе они не давали зажиматься, заставляли двигаться под музыку и смех. Именно там я наконец научилась танцевать.

Вечеринки у Джоан и Никки были совсем другими. Мало музыки, да и та не танцевальная. Много вина, красного и белого, потому что Никки и Джоан были скорее шортами-бермудами, чем рабочими штанами. Одно из самых очевидных различий между двумя группами заключалось в спиртном: у одних крепкие напитки, у других – вино. Если я выпивала больше бокала любого вина, у меня разыгрывалась изжога, да и вообще – сухое казалось мне слишком кислым. Пристрастие к полусладкому вину расценивалось как признак невзыскательного вкуса, однако оно стало еще одной моей тайной слабостью, как и мягкое мороженое, – предаваться ей я могла только в компании надежных, верных друзей.