Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Вокруг бара и между столиками в три ряда толпились женщины, а через проем можно было попасть на танцпол размером с почтовую марку. К девяти вечера там было полно женских тел, медленно двигающихся под доносившийся из музыкального автомата голос Рут Бран:

Когда тебя

бросили все друзьяИ своим никого не назвать…

Или Фрэнка Синатры:

Налей-ка нам, Джо,
У меня есть история…

Пока я пробиралась среди женщин, что флиртовали в переднем зале или плавно извивались в заднем, среди сигаретного дыма, музыки и запаха помады для волос, курившихся в наэлектризованном воздухе, не верилось, что мое ощущение чужеродности как-то связано с моим лесбийством.

Но когда я, Черная женщина, неделю за неделей не встречала своего отражения ни в одном из здешних лиц, я отчетливо поняла, что моя чужеродность в «Багателе» связана именно с тем, что я Черная.

Среди здешней публики бурлили те же течения и водовороты, что и во внешнем социуме, породившем ее и позволявшем «Багателю» выживать, продавая по взвинченным ценам разбавленные напитки одиноким дайкам, у которых не было другой отдушины и места для сборищ.

Вопреки идеальной картинке, созданной фальшивой ностальгией, в пятидесятые белая гетеросексуальная америка взяла передышку под девизом «давайте притворимся счастливыми в этом лучшем из возможных миров – и к чертям собачьим бомбить коммуняк, если они только посмеют считать иначе».

Казнили супругов Розенберг, изобрели транзистор, стандартным решением для неустранимых девиаций избрали фронтальную лоботомию. И Элвис Пресли, с его украденными у Черных ритмами, стал для иных архисимволом антихриста.

Болезнь роста молодой америки внутри «Багателя» выливалась в модный конфликт между теми, что таскали голубые джинсы, и теми, что носили шорты-бермуды. И, конечно, находились такие, что подвисали где-то посередине – из-за своего призвания, безумия или цвета.

Разделение на мамочек и папочек было важной частью лесбийских отношений в «Багателе». Пригласив потанцевать не ту женщину, ты рисковала тем, что ее буч нарочно выйдет за тобой из «Бага» и сломает тебе нос в темной аллее. Безопаснее было сторониться всех. И никогда не полагалось спрашивать, кто есть кто, – потому-то правильной одежде и уделялось так много внимания. Грамотный наряд содержал достаточно сигналов, чтобы всё понять о его владелице.

Однако для некоторых из нас ролевые игры отражали всё то же уничижительное отношение к женщинам, за которое мы так презирали гетеросексуальное общество. И именно отказ от этих ролей в первую очередь привел нас к «такой жизни». Инстинктивно, безо всякой теории, политической позиции или диалектики мы опознавали угнетение как угнетение, откуда бы оно ни исходило.

Но те лесбиянки, что смогли найти для себя нишу в выдуманном мире доминирования/субординации, отвергали наш, как они его называли, «сумбурный» образ жизни, и таких было большинство.

Как-то в воскресенье Фелиция так сильно опоздала на наш урок фотографии, что мы с Мюриэл ушли в бар «Лорелс» без нее: чтобы тебе досталась еда, в выходные туда надо было приходить пораньше. В «Свинг-рандеву» кухня уже закрылась, а вот в «Лорелс» во второй половине дня к любому напитку полагался бесплатный шведский стол – съесть можно было что угодно и сколько угодно. Многие лесбийские бары пытались таким образом привлечь клиентов в воскресенье днем, в самое непопулярное время, но в «Лорелс» было и правда вкуснее, чем у других. Готовил там повар-китаец, талантливо и обильно. Как только об этом прошел слух, каждое воскресенье после четырех перед баром выстраивалась курящая и болтающая очередь лесбиянок, в которой все делали вид, что очутились там совершенно случайно.

Когда двери открывались, внутрь устремлялся сдержанный, но исполненный решимости табун – сначала к бару, а потом к столу с едой в задней части зала. Мы старались принять невозмутимый вид и прикидывались, что нам и дела нет до ребрышек барбекю со сладким абрикосово-персиковым соусом или до сочных розовых креветок, тонувших в аппетитно-золотистой лобстерной подливе, испещренной колечками зеленого лука и ярко-желтыми капельками яичного желтка, с плававшими поверх крохотными кусочками свинины и лука. Там же возвышались горки яичного рулета с начинкой из нарезанной ветчины, курицы и сельдерея, обжаренного во фритюре с кунжутной пастой. Рядом лежали кусочки румяных кур, а периодически попадались и деликатесы вроде лобстера или свежих крабов. Отведать этих особенных блюд могли только ворвавшиеся первыми счастливицы, так что занять очередь пораньше и поступиться своим имиджем хладнокровной крутышки определенно стоило.