Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Большинство Черных лесбиянок сидели таясь и правильно понимали, что своим, Черным, мы не интересны, а в расистском сообществе наше выживание сопряжено с прямыми угрозами. Черная, Черная женщина, Черная женщина-лесбиянка – это было трудно. Черная, женщина, лесбиянка, открытая в белом окружении, хотя бы просто на танцах в «Багателе» – многим Черным лесбиянкам это казалось просто суицидом. И если у тебя хватало на это глупости, лучше было оставаться настолько жесткой и крутой, чтобы никто с тобой не связывался. На фоне их утонченности, их одежды, их манер, их машин и их фэм я чувствовала себя весьма незначительно.

Черные женщины, что обычно попадались мне в «Баге», обычно играли брутальные роли, и меня это пугало. Отчасти здесь отражался мой страх из-за того, что я сама Черная, а отчасти для меня это было всего лишь маскарадом. Их жажда власти и контроля казались воплощенной частью меня, только во вражеской одежде. Их суровость была особенной, себя я такой никогда не представляла. И даже если они на деле не были такими, инстинкт самосохранения подсказывал им вести себя подобным образом. Из-за искаженных представлений о красоте, скроенных по расистским американским меркам, у Черных фэм в «Баге» шансов было мало. Среди бучей шло постоянное соревнование, чтобы заполучить «самую красивую фэм». Но эта «красота» определялась стандартами мужского мира.

Для меня поход в «Баг» в одиночку равнялся визиту в аномальную нейтральную зону. Для фэм я была недостаточно хорошенькой или пассивной, для буча мне не хватало заносчивости и суровости. Я бултыхалась в сторонке. Нетрадиционные люди кажутся опасными даже нетрадиционному сообществу.

За исключением нас с Фелицией другие Черные женщины в «Баге» избирали своими оберегами все доступные приметы властности. Неизвестно, чем они занимались на неделе, но вечером в пятницу, когда Лайон или Трип появлялись в клубе, иногда с богато одетыми женщинами под ручку, а иногда и вдвоем, они сразу привлекали внимание и вызывали восхищение. Состоятельные, потрясающе одетые, сдержанные честолюбицы, которые водили кабриолеты, покупали напитки всем своим подружкам и в целом решали вопросы.

Но иногда даже они не могли попасть внутрь, если вышибалы их не узнавали.

Мы с подругами были хиппи лесбийского круга, когда этого слова еще не придумали. Многие из нас умерли или сошли с ума, и многих перепахало войнами, в которых нам приходилось сражаться. Но, выживая, мы становились сильнее.

В те годы каждая Черная женщина Виллидж, встретившаяся мне на пути, сыграла роль в моем выживании, большую или малую, – да хотя бы одним своим присутствием в «Баге» вечером пятницы.

В «Багателе» Черные лесбиянки сталкивались с миром, который был лишь чуть менее враждебным, чем внешний, с которым нам и так приходилось биться за стенами клуба, – тот мир, где мы считались ничтожествами вдвойне, потому что были и Черными, и Женщинами, тот мир, что нагнетал пульсацию крови, доводил до надрыва и кошмаров.

С окончанием Второй мировой войны временная гендерная интеграция на военных заводах и эгалитарный миф о Клепальщице Рози прекратили существование, и американская женщина со всеми потрохами оказалась в заложницах роли маленькой женушки. Насколько я видела, в пятидесятых среди Черных и белых женщин этой страны только лесбиянки и общались друг с другом, если не считать пустой риторики патриотизма и политических движений.

Черных и белых, кики, буч или фэм – всех нас объединяло, часто и в разной степени, то, что мы осмеливались строить связи во имя женщины и усматривали в этом свою силу, а не проблему.

Всем нам, пережившим те заурядные годы, приходилось быть странноватыми. Мы потратили столько лет своей женской юности, чтобы определить себя как на-женщин-ориентированных женщин до того, как эти слова были изобретены[20], не говоря уже о том, что за пределами ближайшего круга не было ни души, желающей их слышать. Всем нам, пережившим те заурядные годы, следует хотя бы немного гордиться. И даже сильно гордиться. Оставаться целыми и не сходить с рельсов, хоть и пошатываясь, было делом нелегким – всё равно что играть боевой клич Динизулу или сонату Бетховена на жестяной свистульке.

Важным посылом стало то, что каждой требовалось место. И неважно, отвечало ли оно твоим представлениям о себе, – просто место, чтобы дозаправиться и проверить закрылки.

Во времена нужды и отсутствия какой-либо стабильности такое место становилось скорее описанием, а не сущностью того, зачем оно тебе понадобилось. Иногда убежище становилось реальностью. Писательницы, что выпендривались по кафе, убивая свою работу болтовней, не написав при этом ни строчки; вирильные, как мужчины, лесбиянки, что остервенело ненавидели женщин и свою женственность. Бары, кофейни и улицы Виллидж в пятидесятых были полны нонконформисток, что страшно боялись оторваться от группы, место в которой с таким трудом отвоевали, и потому были вынуждены разрываться между своими потребностями и интересами этой группы.