Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Кора вместе с СиСи делала в тот вечер покупки и устала. Ее крашенные хной красновато-вьющиеся волосы были прихвачены за ушами нежно-голубыми лентами, а растрепанная челка почти закрывала сильно накрашенные глаза.

– Мы сегодня ели китайскую еду, чтобы мне не готовить. А вам, девочки, не оставили: я не знала, придете ли домой. Джинджер, не забудь положить деньги на столик.

В голосе Коры слышалось легкое злорадство: китайская еда была редкостью.

Обычно я ночевала у Джинджер по четвергам, в зарплатный день. Пока та убирала вымытую братьями посуду и готовила мальчикам обед в школу, я поднялась наверх, чтобы быстро принять ванну. Утро начиналось рано, в пять часов, когда Кора вставала и помогала подняться мужу, прежде чем уйти на работу.

– И не забудь завернуть кран, а не как обычно! – крикнула Кора из их с Чарли спальни, когда я шла мимо. – Ты не в Нью-Йорке, тут вода денег стоит!

Комната Джинджер была в передней части дома, с отдельным входом. Когда все разбредались по спальням, она оказывалась сравнительно далеко от остальных частей дома.

К тому моменту, как Джинджер приняла душ, я уже была в кровати. Лежала с закрытыми глазами и думала, смогу ли притвориться, что сплю, а если нет, то что бы такое сделать, искушенное и лесбийское.

Джинджер готовилась ко сну дольше обычного. Она сидела у своего туалетного столика, мазала ноги лосьоном «Джерген», заплетала косы и полировала ногти, вполголоса напевая обрывки песен.

Если ночью вернусь, будешь ли ты моей…
Заходи-ка в мой дом, ты в мой дом заходи…
Те гавани огни сказали мне: мы расстаемся…

Меж приступами тревоги в связи с предстоящим выступлением я ощущала растущее волнение: снова возвращалось то, что началось на холме. От этого ослаб узел ужаса, что возник у меня внутри из-за неясных ожиданий Джинджер, от мысли о сексуальном сближении, от предчувствия испытания, которое я могу не пройти. До меня доносились волны запаха пудры «Букет Кашмира» и мыла «Камей», пока Джинджер, поводя рукой туда-сюда, всё шлифовала свои ногти. Отчего же так долго?

Мне не приходило в голову, что Джинджер, несмотря на показательное спокойствие и браваду, нервничала не меньше моего. В конце концов, это не поиграться с какой-нибудь местной деткой на заводе. Она собиралась лечь в постель с настоящей, живой нью-йоркской лесбиянкой из Гринвич-Виллиджа.

– Ложиться не будешь? – спросила я наконец, несколько удивившись настойчивости своего голоса.

– Ну, я уж думала, ты и не спросишь, – облегченно рассмеявшись, Джинджер скинула халат, выключила лампу и плюхнулась в постель рядом со мной.

До того момента, как наши голые тела соприкоснулись на старой латунной кровати, скрипящей на застекленной веранде на Уокер-Роуд, я и понятия не имела, зачем там оказалась, да и быть там не хотела. Я не знала, что такое заниматься любовью с другой женщиной. Лишь догадывалась, что хочу этого, что это отличается от всего, что я делала раньше.

Я протянула руку и обняла Джинджер, и сквозь запахи пудры, мыла и крема для рук почуяла вздымающийся прилив ее пряного тепла. Я прижала ее к себе, и она стала совершенно бесценной. Я поцеловала ее, на этот раз безо всяких задних мыслей. Нащупала губами ямочку у нее за ухом.

Дыхание Джинджер согрело мою шею и участилось. Мои руки продвигались по ее круглому телу, шелковистому и пахучему, ожидающему. Неуверенность и сомнения укатились огромным камнем – осталось одно желание. Колебания растворились в направленном тепле моего честного и наконец открытого вожделения.

Наши тела сами находили движения, подходящие, чтобы совпасть друг с другом. Плоть Джинджер была сладкой, влажной и упругой, как зимняя груша. Я чувствовала ее и испробовала до самой глубины, руки мои, мой рот и всё тело двигались для нее. Ее плоть пионом раскрывалась для меня, и разверзающиеся глубины ее удовольствия возвращали меня к ее телу снова и снова ночь напролет. Нежный уголок у нее между ног, вымокший, прикрытый вуалью жестких, хрустких черных волос.

Я нырнула под ее мокроту, ее аромат, шелковую настойчивость ритмов ее тела, освещающих мой собственный голод. Мы будто оседлали нужды друг друга. Ее тело отзывалось на поиск моих пальцев, моего языка, моего желания познать женщину снова и снова, пока она, потрясенная, не выгнулась радугой, и тогда я вновь прошла через наше тепло и легла отдохнуть на ее бедрах. Вынырнула, ошеломленная, благословленная ее насыщенным вкусом мирры у меня во рту, в горле, размазанном по моему лицу, слабеющей хваткой ее рук в моих волосах и бессловесными звуками ее удовлетворения, что убаюкивали меня, словно песня.

Потом, угнездив свою голову у меня меж грудей, Джинджер прошептала: «Я знала, что ты умеешь», – и удовольствие и удовлетворение в ее голосе снова воззвали к моим приливам и отливам, и я снова задвигалась по ней, мое тело на ее теле, звенящее как колокольчик.