Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Увы, ответ пришел такой: нет, разве что только в самых удаленных землях Аляски – тогда она еще не стала штатом. Ни я, ни Мюриэл и помыслить не могли о жизни в суровом климате, почти без солнца. К тому же там вряд ли удалось бы существовать на доходы от фермерства, так что северная Аляска не рассматривалась.

Когда я возвращалась с работы с полными руками самых последних книг и полным ртом всяческих историй, иногда еда была готова, а иногда – нет. Иногда меня ждало стихотворение, а иногда – нет. И всегда по выходным бывали бары.

Рано утром в субботу и воскресенье мы с Мюриэл шлялись по улицам нижнего Ист-Сайда и более богатой Вест-Виллидж и обшаривали мусорные кучи в поисках сокровищ: старой мебели и прочих богатств, от которых избавились люди без воображения. Мы оценивали потенциал находок и волокли их вверх через шесть лестничных пролетов, чтобы добавить к растущей куче вещей, которые мы однажды обязательно починим. Корпусы кабинетных радиоприемников без начинки можно было оснастить полками, получив отличные шкафчики для пластинок. Старые ящики комодов годились для книжных полок, которые мы поддерживали подобранными на улице кирпичами. В латунных лампах и всякой арматуре в стиле рококо можно было заменить проводку, а еще мы выискали восхитительное старое стоматологическое кресло с отломанной ручкой. Иногда находились вещи, не требовавшие ремонта (до сих пор в моем доме ночник стоит на викторианской тумбочке, которую мы откопали на свалке в Челси, возвращаясь воскресным утром из «Виноградной лозы»).

Обустраивая и переустраивая свой мир, мы с Мюриэл не спали до раннего утра и читали книги, которые я таскала из библиотечной корзины для каталогизации. Когда с деньгами было туго, ели макароны с маргарином и орегано. Когда дела шли лучше, готовили шикарные ужины из своих отчаянных покупок в Чайнатауне вместе с обрезками мяса, куриными ногами, куском рыбы или чем-то, что мы могли себе позволить или что приглянулось на общественном рынке Первой авеню. Он находился за углом, и там, у шумных и многочисленных лоточников, мы и отоваривались.

Я познакомилась с теми из друзей Мюриэл, которых она смогла вспомнить, а она – с моими. Мик и Корделию я знала по старшей школе. Никки и Джоан дружили с Сюзи, прежней любовницей Мюриэл. Мы были бедными, вечно голодными, и нас постоянно звали поужинать. Ходить на ужин к Сюзи было всегда рискованно. Она как-то услышала, что свиной жир питателен, держала сало, стаявшее при жарке бекона, на задней конфорке и готовила на нем буквально всё.

С Дотти и Поли, двумя худенькими художницами-блондинками из нашего района, мы встретились в баре «Лорелс». Бывали у нас Беа и Линн, ее новая девушка, а еще Филлис, которая хотела стать архитекторкой, но говорила об этом лишь опьянев, и, конечно же, Фелиция, моя сводная младшая сестренка, как я ее называла, – единственная, кроме меня, Черная женщина в компании. Вместе мы представляли собой разрозненную, эмоционально и социально независимую группу, у иных участниц которой пересекались еще какие-нибудь интересы. На периферии нашего кружка существовала еще более крупная группа нижнеманхэттенских лесбиянок, которая включала в себя других близких по духу приятельниц, собутыльниц, бывших любовниц, знакомых с виду и достаточно дружелюбных, но в целом не призываемых обычно, лишь только в экстренных случаях, когда все и так знали, что там такое стряслось.

Но о том, что мы обе Черные, мы с Фелицией говорили лишь друг с другом. Даже Мюриэл считала, что раз мы лесбиянки, то мы все аутсайдерши и равны в своем аутсайдерстве. «Мы все ниггерши», – говорила она, и меня это ужасно раздражало. Это был самообман, не основанный на фактах; в чём-то действительно так и было, но нюансы терялись на фоне тех многих вещей, судя по которым, всё обстояло совсем иначе.

Когда на нас с Мюриэл с хихиканьем пялились на улицах Вест-Виллидж и на рынке нижнего Ист-Сайда, невозможно было понять почему: потому что Черная женщина и белая женщина рядом или потому что мы лесбиянки. Когда это происходило, я отчасти соглашалась с Мюриэл. Но также я знала, что у нас с Фелицией на двоих общие борьба и сила, и нашим подругам они неведомы. Мы признавали это лишь в частном порядке, и это нас отличало, потому что существовал целый мир, закрытый от наших белых подруг – даже от Мюриэл, как бы мне ни хотелось с ней поделиться. Из-за того, что этот мир оставался для них закрытым, даже партнершам удавалось его легко игнорировать, не замечать, притворяться, будто его не существует, и верить в заблуждение о том, что меж нами вообще нет различий.

Но это различие было настоящим и важным, даже если остальные так не считали, иногда даже сама Фли, которой надоедало объяснять, почему она не ходит купаться без шапочки для плавания и не любит попадать под дождь.