Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Вот и между нами с Мюриэл вечно стояло это различие, которое означало, что я всегда буду отдельно, и, если мне станет от него больно, знать об этом буду только я одна. Я была Черной, а она нет, и разница между нами не имела никакого отношения к нашей любви или безумию внешнего мира. Со временем я поняла, что она окрашивала наше восприятие и заставляла иначе видеть наши общие кусочки мира – ведь я вынуждена была как-то справляться с этим различием вне наших отношений.

Оно и пролегло первым разделом, стало фактором, влиявшим на нас вне любви. Но я не вникала в скрытые значения, страшилась правды, к которой меня приведет это различие, боялась, что оно разлучит и нас с Мюриэл. Поэтому о нашем расовом различии я старалась думать пореже. Иногда я притворялась, будто соглашаюсь с Мюриэл, что на самом деле нас ничто не разделяет, что и ее, и остальных лесбиянок притесняют так же сильно, как любого Черного человека, и уж точно как любую Черную женщину.

Но когда я всё же задумывалась об этом, именно это меня не только отличало, но и защищало. Я знала, что, надень я юбку или будь гетеро, ничто не сделает меня нормальной в глазах украинских старушек, что загорали на ступеньках домов Седьмой улицы и показывали пальцами на нас с Мюриэл, пока мы шли мимо бок о бок. Одна из этих бабулек, что заправляла химчисткой через дорогу, однажды попыталась всучить Мюриэл поношенную шерстяную юбку. «За бесплатно, – настаивала она, вкладывая ее Мюриэл прямо в руки. – Без денег, за бесплатно. Надевать, красиво. Вам красиво, ноги показать чуть-чуть».

Я ходила в эту химчистку годами, вечно в брюках, и эта украинская старушка никогда не пыталась переодеть меня. Она знала, в чём разница, а Мюриэл – нет.

Отчего-то лично я знала, что эта разница станет оружием в моем арсенале, когда придет «время». Оно обязательно придет, так или иначе. «Время», когда мне придется защищаться в одиночку, хотя я не знала, когда или как это случится. Для нас с Фли силы социального зла не были теоретическими, удаленными, они не существовали в рамках бюрократии. Мы сталкивались с ними каждый день, даже одеваясь как гетеросексуальные женщины. Боль всегда поджидала за углом. И мое отличие научило меня это осознавать – из материнских уст. Зная об этом, я считала себя в безопасности, предупрежденной. Но надо было еще понять, что просто знать – недостаточно.

Если спросить любую женщину в нашей компании, каждая сказала бы, что мы все в чём-то правы, – и каждая принимала это как должное. Но природа такой правоты, которая принадлежит всем без исключения, не называлась. Это был лишь еще один способ молча избежать необходимости исследовать то, какие позиции мы занимаем внутри нашей маленькой группки лесбиянок, столь зависящих друг от друга в плане поддержки. Мы слишком боялись, что эти отличия окажутся несовместимы, так как у нас не было инструментов с ними разобраться. Наша индивидуальность была бесценна для каждой из нас, но так же дорога была нам и наша общность, и другие аутсайдерши, с которыми мы делили более социальные аспекты своего одиночества.

Быть лесбиянками без заданных ролей – вот какое отличие мы позволяли себе видеть, и ему же позволяли себя связывать. Мы не принадлежали другому миру и хотели верить, что именно поэтому мы по определению свободны от проблем того, другого, мира – капитализма, алчности, расизма, классизма и так далее. На деле было не так. Но мы продолжали ходить друг к другу в гости, есть вместе и в целом делить друг с другом жизнь и ресурсы, как и раньше.

Однажды, возвращаясь вечером с работы, я на улице Хаустон встретила Никки и Джоан и тут же пригласила их на ужин. У меня в кармане было всего полтора доллара, а еды дома не имелось. Мы зашли на рынок на Первой авеню, купили фунт экстратонких спагетти, свежей петрушки, килограмм куриных сердец и упаковку сухого молока. Оставшиеся семьдесят пять центов я потратила на букет нарциссов, и мы все отлично поужинали, хотя уже и не припомню, что такое мы праздновали – а мы вечно что-то праздновали: новую работу, новые стихи, новую любовь, новую мечту.

На десерт – домашний прохладительный напиток: сухое молоко в высоких стаканах с кубиками замороженного кофе с щедрой порцией корицы и миндальной настойки.

Посещать бары в выходные стало совместным ритуалом, который я смогла осмыслить лишь много лет спустя, когда я устала от одиночества. Каждую пятницу все повторялось.