Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Когда Мюриэл той весной приезжала в город на выходные, она останавливалась в Ассоциации молодых христианок на улице Хадсон в Вест-Виллидж, где сейчас дом престарелых. Мы проводили уикенд в крохотной комнатке, занимаясь любовью и делая перерывы, чтобы пройтись по барам или сбегать на Седьмую улицу за съестным. Иногда денег на съем каморки в ассоциации не хватало, потому что я осталась без работы, а она трудилась в Стэмфорде лишь на полставки. Тогда мы, невзирая на недоуменные, вопросительные взгляды Реи, оставались в квартире. Однажды в воскресенье, когда Мюриэл уехала, моя соседка завела разговор.

– Мюриэл тут часто бывает, правда? – я поняла, что Рея припоминает рыдающую Беа на лестничной клетке.

– Я очень люблю Мюриэл, Рея.

– Вижу, – засмеялась Рея. – Но как именно ты ее любишь?

– Всеми доступными мне способами! – Рея отвернулась и продолжила намывать посуду, качая головой и пытаясь нащупать хоть какую-то корреляцию между моей любовью к Мюриэл и своими болезненными романами. Уловить сходство она не смела, а потому и различий не замечала. И слова так и не были произнесены. Я слишком трусила прямо так взять, выйти из шкафа и заявить: «Эй, Рея, смотри, мы с Мюриэл – любовницы».

Рея никак не могла оправиться от разрыва с Артом и весной собиралась переехать в Чикаго. Мысль о том, что скоро вся квартира окажется в моем распоряжении, меня очень радовала. Я решила, что больше никогда не буду делить квартиру с кем-то, кроме возлюбленной.

Мы с Мюриэл принялись воображать себе нашу совместную жизнь. Я не понимала, как увязать свои личные и политические воззрения в одно целое, но знала, что это возможно, потому что и в то и в другое верила весьма убежденно, и знала, как сильно они мне нужны, чтобы выжить. Я не соглашалась с Реей и ее прогрессивными друзьями в том, что к революции это не имеет отношения. Мир, в котором не оставалось места для моей любви к женщинам, не был тем, в котором я хотела бы жить и за который хотела бы бороться.

Однажды вечером пятницы мы с Мюриэл долго занимались любовью на моем диванчике в средней комнате. Сумерки отползли от окна, выходящего на вентиляционную шахту, и наступила ночь. Мы решили передохнуть, когда вдруг Рея заскребла ключом в двери. Мы с Мюриэл лежали, сплетясь руками на таком знакомом теперь диване. Стараясь не двигаться, мы просто прикрылись одеялом и притворились, что спим.

Было слышно, как Рея вошла в кухню и щелкнула выключателем. Сквозь арочный проем я увидела, как внезапно озарилось соседнее помещение, и свет застелился под дверью параллельно тому месту, где лежали мы. Вошла Рея и направилась через нас в свою комнату, в передней части дома. Подле постели, где мы с Мюриэл лежали, зажмурившись, словно дети, она замедлила шаг. Какое-то время простояла так, глядя вниз на наши якобы спящие силуэты под покрывалом, сплетшиеся в тесном пространстве и тускло подсвеченные электричеством с кухни.

И тут, безо всякого предупреждения, Рея зарыдала. Она громко всхлипывала над нами, как будто от увиденного у нее разбилось сердце. Так она проплакала над нами не меньше двух минут, пока мы обе просто лежали, обнявшись, с закрытыми глазами. Больше ничего нельзя было сделать – мне казалось, что я сильно смущу Рею, если вдруг вынырну из-под деяла и спрошу: «Эй, ну что такое?» Кроме того, мне казалось, что я опознала причину ее слез. Наше очевидное счастье в нашей «неправильной» любви было столь заметно на фоне ее очевидного несчастья в ее «правильной», что единственным ответом на эту вселенскую несправедливость были только слезы.

Наконец Рея развернулась и помчалась к себе в комнату, хлопнув дверью. Мы слышали ее рыдания, пока не уснули.

Я никогда не обсуждала с Реей ту ночь и не спрашивала, чем были вызваны те слезы – ее одиночеством или радостью, которую мы с Мюриэл находили друг в друге. Возможно, если бы обсудила, наши жизни сложились бы совсем иначе. Через неделю Рея уехала из Нью-Йорка, и мы не виделись много лет.

Гораздо позже мне открылась настоящая причина ее отъезда, из-за которой она отправилась на новую работу в Чикаго, причем по тем временам довольно поспешно. Приезжая шишка из прогрессивных кругов как-то вечером явилась к нам в квартиру, когда я была дома. В штаб в Нью-Джерси она вернулась с шокирующим отчетом: Рея делит квартиру с лесбиянкой, да еще и Черной. Другими словами, Рею отвергли за связь со мной. В 1955 году приличный человек прогрессивных взглядов не мог водить такую дурную компанию. Я стала позором.

Я всего этого не понимала, полностью погрузившись в наше с Мюриэл существование. Знала лишь, что Рея всё больше и больше чем-то тяготится, кульминацией чего и стала сцена у дивана. Но решение оставалось за ней: избавиться от меня или отказаться от работы. Рея любила меня, ценила нашу дружбу, но работа была для нее важнее, и ей надо было защищать себя. Ее последний роман стал прекрасным прикрытием. Вместо того, чтобы попросить меня переехать или рассказать мне о происходящем, она решила отдать мне квартиру и уехать в Чикаго.