— Я буду работать, если пожелаю, — бросил Реми. — А вовсе не по чьей-то указке. Мне надоело, что со мной обращаются как… как с…
Придя в ярость, он схватил бутылку. Он уже не знал, хотелось ему пить или разбить ее о каменный пол.
— Смотрите-ка! — сказал дядя. — Молокосос!
Он вынул из кармана коробку сигар, небрежно выбрал одну и ударом кухонного ножа отсек у нее кончик.
— Я с удовольствием займусь твоим воспитанием, — проворчал он, пытаясь найти спички. — Подумаешь, тоже мне принц!..
Он выплюнул крошки табака и направился к двери, открыл ее. Против света он был лишь огромной тенью, которая на секунду остановилась и повернула обратно. Реми наполнил стакан, вызывающе поднес к губам.
— Бедняжка, — сказал дядя. — Ну и зададут же нам за это.
Он спустился по ступенькам, гравий зашуршал под его ногами. Над порогом медленно плыла спиралька голубого дыма. Наверху хлопнули ставни, затем прошлепали семенящие шаги Клементины. Реми неслышно поставил стакан и посмотрел на плачущую Раймонду. Он не решался пошевелиться. Голова трещала, болела.
— Раймонда, — наконец сказал он, — мой дядя — жалкий человек. Не следует принимать его всерьез… Почему вы плачете?.. Из-за того, что он сказал напоследок?
Она покачала головой.
— Ну, тогда почему?.. Потому, что он пил за мою любовь?.. Да, Раймонда?.. Вам неприятно, что дядя вообразил…
Он подошел к молодой женщине, обнял ее за плечи.
— А мне это вовсе не неприятно, — продолжил он. — Представьте-ка, Раймонда, на секунду… что я… немного влюблен в вас, представьте, а?.. Ну что же в этом плохого?
— Нет, — прошептала Раймонда, высвобождаясь. — Не нужно… Ваш отец рассердится, если узнает, что… Я буду вынуждена уйти.
— А вы не хотите уходить?
— Нет.
— Из-за меня?
Она заколебалась. Болезненное напряжение сковало шею и плечи Реми. Он ждал. Он угадал, что она собиралась ответить, и поднял руку.
— Не надо, Раймонда… Я знаю и так.
Он сделал несколько шагов, закрыл дверь носком ботинка. Затем машинально переставил стаканы. Ему стало больно. Впервые в жизни он думал не о себе. Он участливо спросил Раймонду:
— Так сложно найти другое место?.. Наверное, придется долго искать… Читать объявления…
Нет. Пожалуй, дело было не в этом. Раймонда грустно улыбнулась.
— Извините, — продолжил Реми. — Я не хотел вас обидеть. Я только пытаюсь разобраться.
Он налил себе немного белого вина и, видя, как Раймонда потянулась к бутылке, чтобы забрать ее, сказал:
— Оставьте. Вино придаст мне немного воображения. Мне его не хватает.
Он только сейчас осознал, что Вобере платили Раймонде, равно как и Адриену, и Клементине, и всем служащим, которых он не знал и лишь изредка слышал их имена. В его памяти всплывал голос отца: «В конце концов, работаю-то я для тебя…» Целый маленький мир работал ради него, калеки, который нуждался в заморских фруктах, нежных цветах, дорогих игрушках, роскошных книгах.
— Кажется, скоро я тоже начну работать, — пробормотал он.
— Вы?
— Да, я. Вас это удивляет? Вы считаете, что я на это не способен?
— Нет. Но только…
— По-моему, в этом нет ничего сложного — работать в конторе, подписывать документы…
— Конечно! Если вы представляете себе работу именно так!
— Даже, при желании, работать руками… Вот смотрите, я никогда не зажигал огонь… Ну так вот, сейчас посмотрите. Подвиньтесь-ка!
Он снял с плиты комфорку, скомкал старую газету и злобно забил ее в отверстие.
— Вы еще ребенок, Реми!
Когда же она замолчит! Пусть все замолчат! Пусть перестанут встревать между ним и жизнью! Так, теперь щепки. Потом дрова. Ах да! Дров нет. Сейчас дядя их нарубит. Вот он посмеется! Ну и пусть!.. Спички?.. Куда я подевал спички?
— Реми.
Вошла Клементина, и он выпрямился, руки в саже, челка упала на глаза. Клементина медленно прошла через кухню.
— Это что же, теперь ты разжигаешь плиту? Да, чего только не увидишь!
Она подошла к мальчику, поправила ему волосы, посмотрела в его мутные глаза, затем на бутылку и стакан.
— Пойди погуляй. Здесь тебе не место.
— Я имею право на…
— Ступай подыши воздухом.
Она взяла его руки, вытерла краешком фартука, затем вытолкала его во двор и закрыла дверь. Он почти сразу же услышал голоса обеих женщин. Они ссорились. Из-за молока. Из-за вина, плиты, из-за всего. Из сарая раздавались глухие, ритмичные удары: дядя работал топором. Машина с распахнутыми дверцами все еще стояла у крыльца. Все вокруг стало тоскливым, и жизнь напоминала неудавшийся праздник. Реми спросил себя: в чем же его предназначение, истинное предназначение? Чем он был для Раймонды? Местом… Выгодным местом в тридцать тысяч франков в месяц. Она чуть не созналась ему в этом. Ну и что? Разве это не нормально? Не вообразил ли он себе, что все сразу же полюбят его только потому, что с ним стряслось… исключительное несчастье? А бывают ли несчастья исключительными? А его несчастье, разве он поддался ему не по доброй воле?