Заморская Русь

— То не крест, а Лукин. В Красноярском трактире пьяный купчишка схватил его за бороду, охнул и упал, хотя Терентий Степаныч, с виду, и бровью не повел. В Константиновской его все боятся. Алексашка Иванов, пьяный, стал задирать, так его потом водой отливали. Незаметно для глаз тычет он в такое место, что человек потом ни жив, ни мертв.

— Ну и Лукин, Божий человек! Из пистоля в муху попадет, нож и топор почище казака мечет, — Василий Труднов с удивлением поглядывал на Терентия, скромно сидящего в стороне от говоривших. — А я думал, Петька Коломин богомольца подсунул, чтобы не кормить.

К вечеру на Ситхе поднялся первый русский крест, и бухта против него получила название Крестовой.

Шторм стих. «Святая Ольга» и «Северный Орел» снялись с якорей и, почти не меняя галсов, пошли вдоль берега на север. Возле проклятого места у Ледового пролива с судов увидели большое скопление индейцев разных жил.

На берег был отправлен толмач с посольством и охраной. Вскоре байдары вернулись с подарками. Дикие знали о мире «косяков» с ситхинцами, выражали свою преданность Русскому царю, обещали промышлять на Компанию и предлагали заложников из лучших людей. Старовояжные служащие понимали, что надвигается голодное время и многие из них не прочь пожировать на компанейских харчах. Среди аманат каукатанского и акойского жил оказался крестник прапорщика Родионова — Павел.

В Якутатском заливе, против ледников, сползавших в море, на рейде под английским флагом стоял знакомый фрегат капитана Барабера.

— Вот моряк так моряк! — не удержался от похвал Баранов. — Ни погода, ни зима ему не помеха. Будь у меня такой мореход, платил бы ему втрое.

С галеры салютовали английскому флагу, с фрегата ответили троекратным залпом. Баранов пришвартовался к его борту, задрав голову, крикнул:

— Чем торгуем, дорогой друг, капитан?

Знакомый толмач, улыбаясь как акула, стал перечислять:

— Ножи, ружья, пушки, ядра, гранаты, мука, чай, рис, ром…

Справившись о ценах, галера пошла к Якутатскому редуту, где возле стен бродили три коровы, выискивая сочные побеги среди пожухлой травы. К частоколу прилепились землянки поселенцев и хижины туземцев из расщепленных бревен. Селение называлось «Славороссией».

Несколько поселенцев, завидев приближавшиеся суда, вышли к морю. Они сказали прибывшим, что управляющий со старостой отправились в дальние жила менять товар и договариваться о промыслах. От них люди Баранова узнали, что семеро промышленных женились на американках, обзавелись местной родней, тем и спасаются. А дикие на россиян злы. Если до сих пор не ограбили, то только потому, что грабить нечего… В Чугачах, слышно, война.

Выслушав жалобы промышленных и поселенцев, Баранов обошел дома и лачуги, с удивлением отметил для себя, что добрая половина ссыльных и венчанных царской милостью, живут с женами дружно и набожно: завели огороды, запасли на зиму юколы. В одной из землянок он застал всю семью и вспомнил их по реестру. Тридцатилетний мужик был осужден за убийство неверной жены, двадцатилетняя девка приговорена к каторжным работам за то, что закопала в огороде тайнорожденное дитя.

В землянке было чисто и уютно при обычной бедности. Управляющий перекрестился на образок в углу, его усадили на нары рядом с дергающим ручонками синеглазым младенцем. Хозяева сели на лавку, смущаясь, что гостя нечем угостить кроме юколы и репы. Баранов погрыз репку, похвалил ее и спросил, отводя взор:

— Как живете?

— Спасибо на добром слове, хорошо живем! — неожиданно ответил мужик и добавил: — Даже страшно от того, что нас Господь не по заслугам милует.

Молодая женщина подняла глаза, в них блеснули слезы:

— Неужели за наши грехи ему страдать? — ласково взглянула на гукавшего и улыбавшегося беззубыми деснами младенца.

Баранов поежился от этого ее взгляда, хлопнул ладонью по колену.

— Компания в обиду не даст! Если якутаты прежде задирали — то теперь перестанут: со всех ближних жил дали аманат… С англичанином бы договориться, тогда и вовсе бояться нечего, — кивнул в сторону моря и вдруг выругался: — Вот ведь зловредные людишки, торгуют оружием, к войне подстрекают…

Он вернулся на галеру и созвал сход, чтобы думать, как по всему побережью подавить смуту. У Компании были два сильных соперника: ситхинские колоши и капитан Барабер. С Ситхой мир, договориться бы с Барабером не мешать друг другу — не было бы ни смут, ни мятежей. Русские приказчики за четыре рысьих шкуры дают добротное шерстяное одеяло.

Барабер за пять шкур — два ветхих, скупленных в приютах. И никто не может втолковать заносчивым, часами приценивавшимся к товару индейцам, что два плохих одеяла не стоят одного хорошего. Убедить англичанина не торговать оружием — сам бес бессилен.

— Спалить псов вместе с кораблем! — выругался Василий Труднов. — Третий день без дождя, фрегат просох. Чиркни кресалом — через четверть часа на воде головешек не останется!

— Мы не разбойники! — неуверенно возразил Баранов. — Мы люди государственные, нам за все ответ держать.

— Скупить оптом все, чугачи бы притихли, они же на бараберовские ружья надеются.