Заморская Русь

Галиот дрейфовал в тумане в двух милях от Александровского мыса, что находится на устье Кенайской губы, и подавал звуковые сигналы корабельным колоколом. Вдруг за кормой показался бак «Финикса» с золоченой надписью на борту. На нем матрос ясно увидел отца Макария, всматривающегося по курсу.

Потом мимо кормы галиота проплыл борт со сломанным планширем. Возле штурвала стоял архимандрит, то есть нынешний епископ, в рясе и без шапки…

Едва матрос пришел в себя от удивления и ударил в колокол, Иоасаф стал оборачиваться к нему лицом, но «Финикс» накрыло туманом, и все пропало.

Баранов подлил матросу раки, раз и другой переспросил о расстоянии между судами, о высоте борта, о бортовой надписи, которую подновили и исправили не так давно. Потом задумчиво пробормотал:

— В тумане, бывает, чего не привидится… Вынесло нас как-то на галере к Частым островам. Туман — будто черти в глаза мочатся. Стою на румпеле вторые сутки. Вдруг вижу — каргопольская улица, знакомый дом, на крыльце венчанная жена, взглянула на меня и как заорет: «Где содержание за полгода?» Я от страха румпель на борт и положил. А Васька Труднов с носа как заорет — камни по курсу! Тут все пропало, а мы чудом спаслись.

Креолы — народ обидчивый, ранимый. Матрос поводил черными глазами туда-сюда, не зная, что сказать, почесал затылок. Баранов спросил задумчиво:

— Отчего епископ на палубе и без шапки?

Матрос поежился, пожал плечами:

— Вдруг и, правда, привиделось?! — развел руками. — А как настоящий. По шкафуту фальшборт проломлен, на бизани — лохмотья от паруса… Во сне всякая мелочь так не является.

На «Екатерину» погрузили меха, лавтаки, бочки с жиром, байдары.

Промысловые партии возвращались по домам. На Ситхе оставались передовщики с надежными кадьяками и алеутами, решившими здесь зимовать.

Оставались Кочесовы, Наквасин, Кабанов, Тараканов, Урбанов, уговаривал Баранов остаться и Васильевых. Скотины у Филиппа поубавилось, зимой можно было обойтись без них. Но Васька с Ульяной заскучали по дому и по Петрухе, которого полюбили, как родного, стали проситься к Сапожникову на любые компанейские работы.

Перед отплытием компанейского галиота возле Индейской реки показался «Юникорн». Фрегат салютовал Русскому флагу и два дня бойко торговал с колошами. Когда торг утих, капитан прислал посыльного с предложением скупить оптом оставшиеся у него продукты и товары. Мистер Барабер спешил в Кантон.

Обмен был проведен к общему удовлетворению. Баранов начал было удивляться, что на этот раз не дождался подвоха от «друга». Но с фрегата спустили шлюпку с пятью гребцами, а «Юникорн» стал выбирать якорь.

— Зачем они здесь? — закричал Потаж с «Екатерины».

Капитан Барабер, усмехаясь, ответил:

— У меня нет лишнего фала, чтобы повесить этих смутьянов…

Среди брошенных был черный матрос с Сандвичевых островов.

— Ну, вот, опять довесок! — проворчал Баранов, выходя к берегу, куда правила шлюпка.

Пятеро с фрегата просили поддержать их до прибытия первого европейского судна и обещали отработать расходы на их содержание.

— Может быть, останетесь? — упрашивал Баранов Васильевых, провожая галиот. — Без дам, что за жизнь — и поглядеть-то не на кого.

— Так уж и без дам? — шаловливо посмеивалась Ульяна. — Шесть венчанных жен, кадьячки, еще и ситхинских девок прельщаете.

— Оговариваешь, золотце ты наше ненаглядное, — льстил Ульяне правитель. — От колошек какой прок? Ни полюбоваться, ни поцеловать, — Баранов выпятил нижнюю челюсть, передразнивая здешних индеанок, вставлявших под губу дощечки в полтора-два дюйма. — Я хоть стар, а на тебя смотрю и душе радостней.

— У Кузьмичева ситхинская девка живет, — посмеивалась Ульяна.

— Так то в услужении! — ухмыльнулся Баранов. Глаза его попыхивали плутовскими огоньками. — Я ему давал разрешение жениться на крещеной девице Ювенальевой.

— Крещеная-то крещеная, — смеялась Ульяна, — а не понимает, почему мужу нельзя иметь двух жен… Не глухая, слышу, в каком она услужении, — схватив мужа за рукав, прижалась к Васькиному плечу. — Спасибо за ласку, Александр Андреевич, до весны не пропадете. А там, даст Бог, вернемся.

— Ну, тогда с Богом! — поклонился правитель.

— На другой год, может быть, я с семьей прибуду и на зиму останусь, — откланялся с борта Сысой.

«Екатерина» с партиями пришла на Кадьяк до Покрова. К разочарованию промышленных, транспорта из Охотска не было. Пошлявшись по крепости, трезвые и злые, кадьяки и алеуты разъехались по своим жилам. Поторочин звал Сысоя на Уналашку за двойное жалование. С ним отправлялся Демид Куликалов и еще несколько известных старовояжных стрелков. Через месяцполтора они рассчитывали вернуться. Ульяна стала ругать передовщика, что сбивает мужнина друга с толка, а Сысоя за то, что слушает, когда жена дома ждет уж полгода.

Тоболяки набрали подарков в опустевшем запасном магазине и ушли к Сапожникову. Еще в полуверсте от одиночки запахло навозом. Вскоре залаяли собаки, кинулись навстречу идущим, не сразу узнав своих, смущенно завиляли хвостами. У ворот стояли Филипп с Петрухой за руку и Фекла в перовой парке.