Заморская Русь

Лукин, догнав его, присел рядом, движения старого промышленного были странными, дыхание свободным. Он бросил Прохору пистолет и фузею, взял у него топор, скинул кафтан с шапкой.

— Заряди все оружие, — сказал чужим голосом и стал молиться.

— Выбрал время!? — с раздражением подумал Прохор, забивая пулю в ствол.

Набухшие мешки под глазами Лукина расправились. Волосы встали торчком и, казалось, потрескивали искрами. Бросая на спутника косые взгляды, Прохор поднял ружье, целя в грудь бегущему впереди. Лукин без слов, оттолкнул ствол, раскинул руки с топорами, приподнялся над землей как дым и вдруг заплясал с непристойной для его бороды резвостью, заскакал, то вприсядку, то через голову. Несколько стрел воткнулись в землю рядом с ним, прогремели выстрелы. А он прыгал все быстрей и быстрей. Дикие остановились, удивленно глядя на беглецов. «Так плясать не смогли и тоболяки!?» — разинул рот Прохор.

Шар, сверкающий топорами, покатился вниз, врезался в толпу, круша все на своем пути. Индейцы с суеверным ужасом бросились врассыпную. Терентий провернулся раз-другой в пустоте и распластался на земле. Немного отдохнув, тяжело поднялся, помогая себе топорищами, заковылял вверх. Прохор, с заряженным оружием, был готов к новому нападению.

Прежний, усталый и пожилой Лукин, тяжело дыша, плюхнулся рядом с ним и стал натягивать кафтан.

— Вот так да! — захлебывался от восторга Прохор. — Слышал от старых казаков про такое, но вижу впервой.

Лукин сунул за кушак двуствольный пистолет, ни слова не говоря, заковылял с ружьем вверх. То и дело оборачиваясь к преследователям, за ним бежал Прохор. С четверть часа дикие топтались на месте, бранясь между собой.

Потом без былого запала продолжили преследование. Прохор догнал спутника.

Он обернулся:

— На той стороне они нас копьями забросают сверху! — сказал Лукин. — Если от наших не будет подмоги, придется до темноты держаться на седле, — и вдруг вскрикнул: — Глянь-ка!

В полуверсте, под самым седлом размахивали ружьями Сысой и Григорий.

— Ети их! — беззлобно выругался Прохор и почувствовал, что сил больше нет.

Лукин тоже стал хромать, по-стариковски заворчал:

— Я, грешным делом, уже помирать собрался!

Увидев подмогу, преследователи остановились.

— Ну, слава Богу! — обнял Прохора Сысой, — Будто камень с души…

Баженова убили?

И Прохор понял вдруг, чего не хватало ему в рудничном поселке, что никогда не могла дать та мирная жизнь. «Не Ульку спасали! — подумал. — Себя!»

— Чего это они? — указал вниз Коновалов.

Все обернулись к склону. Толпа преследователей не спеша уходила.

— Четверых испугались?

— Этих не напугаешь! — Григорий взял у Лукина ружья: — Что бы это значило, Терентий Степаныч?

— Не дураки, зачем им под пули лезть? — Лукин скинул сапоги, вытряхнул стершиеся стельки.

— На седло мы бы их не пустили, зато туда, — Григорий указал стволом на ближайшую высотку, — они могли бы вылезть…

— А там бы и стемнело. Мы бы ушли вниз, сели в байдару и уплыли, не дожидаясь утра…

— На реке ждать будут? — спросил Коновалов. — Устроят коварство?! Ты бы как поступил на их месте?

— За порогами перегородил бы реку бревнами и ждал, — Лукин не спеша надел бродни, встал, разогнулся, растирая поясницу.

— Должно быть, так и сделают! — мотнул бородой Коновалов и весело спросил: — Ну, что, хватит сил добраться до реки?

— Куда деваться? Не ночевать же?

Еще не взошла луна, щупая посохами путь в темноте, четверо подошли к реке, посвистели, дождались ответа. Где-то рядом хрустнула ветка, из тьмы вышел Кусков, обеспокоенно спросил:

— Ну, как?

— Баженова пришлось бросить! Лукин с Егоровым живы, еле ноги волочат! — ответил Коновалов.

Передовщик перекрестился:

— У нас все готово.

Он вывел пришедших на поляну, где храпели и мычали опоенные водкой проводники. Ульяна с Катериной бросились к ним с благодарными слезами.

Терентия с Прохором уложили в байдару, дали им еды. Сами перетаскали на поляну все запасы из тайников: одеяла, бисер, топоры, котлы. Взошла луна.

Помолившись и распутав ноги проводникам, байдару оттолкнули от берега.

Течение подхватило ее и понесло к своим медновцам и чугачам.

Несколько раз лодку захлестывало волной, заносило на отмели и камни, но Лукин и Егоров ничего этого не слышали. Время от времени они просыпались, нащупывали оружие и снова забывались в тяжелом сне. Взошло солнце, Лукин окончательно проснулся. Егоров все еще дремал, не желая подниматься. Тело болело, ноги опухли.

— Пора будить! — сказал Кусков. — Скоро будет хозяйский гостинец,

«сюрприз», как говорят бостонцы.

— А мы — контрмину! Так, царевна? — Григорий опять приставал к исхудавшей Ульяне с похвальбой и разговорами, Василий смиренно терпел их.

— Бабы будут стрелять, а мы — лодку через загородь… Как думаешь, Терентий Степаныч, додумаются, что мы их хитрость предусмотрели?

Лукин, расправляя свалявшуюся после сна бороду, плеснул в лицо забортной водой, крякнул:

— По своему норову, они всех считают дураками…

— Нам дешевле! Тоболячки! Правьте-ка к берегу, уже порог слышен.

Байдара пристала в тихом месте, скрытом от глаз, Кусков вышел на сушу.