— Лиз, вы… Господи, неужели вы столько времени изводили себя из-за подобной глупости? — с болью за нее воскликнул он. Элизабет пожала плечами и, не справившись со смущением, посмотрела в сторону.
— Вы не находите, что я могу задать вам тот же вопрос? — неловко пробормотала она, и Энтони, поднявшись из кресла, привлек ее к себе, желая раз и навсегда избавить от подобных страданий. Слишком хорошо он знал, что они из себя представляют. И даже мелькнувшее на мгновение в душе торжество тут же погасло под гнетом жалости к любимой. Энтони получил неопровержимое доказательство ее чувств к себе. А внутри вместо радости плескалось сожаление о собственной слепоте и неспособности правильно понять своего ангела. — Я хоть угомонилась, когда вы привезли Ребеккиного жениха, вас же не останавливает даже наше с вами обручение. Неужели вы действительно считаете меня способной на предательство? Но как тогда можете любить?
Энтони мотнул головой и уткнулся лицом ей в волосы.
— Не сердитесь на меня, angelo mio, — глухо попросил он. — Я никогда не был так счастлив, как рядом с вами, и все время боюсь, что это не может быть правдой. Ищу подвох и сам все порчу. Но клянусь вам, что больше никогда не усомнюсь в вашем ко мне расположении и верности вашего большого и чистого сердца!
Элизабет не ответила, не желая спугнуть словами трепетность момента, но всей душой отзываясь на его признания, и впитывая их, и веря им. Дождалась, когда дыхание Энтони выровняется, убедилась, что тоже овладела собой, и только потом подняла глаза. Коснулась пальцами его висков, скул, щек, осторожно поглаживая, словно бы приручая, но Энтони от этих нежностей только вновь разгорелся не хуже огня в восстановленном камине. Понимала ли она, какую власть над ним имеет? Догадывалась ли, какие сны ему снятся и как он жаждет воплотить их в реальность? Предполагала ли, что после свадьбы он ни за что не удовлетворится ролью отца семейства и сделает все, чтобы она познала истинные прелести супружеской жизни? Ее страстность, ее отзывчивость, ее сумасбродство давали Энтони надежду на жаркие ночи — но и лишали всяких сил сопротивляться ей. А уж после ссоры и столь сладкого примирения кровь в жилах бурлила без всякого застенчивости.
— На кого вы похожи, мистер Рид? — с очаровательнейшим упреком спросила Элизабет и принялась перевязывать его шейный платок, который какой-то час назад в спешке никак не желал поддаваться Энтони. — Сразу видно, что вы закоренелый холостяк. Супруга никогда не выпустила бы вас из дома в подобном виде.
Энтони улыбнулся, почему-то различив в этих фразах жалобу на слишком далекую свадьбу.
— Я ждал, когда мой ангел сумеет меня полюбить, — перехватывая ее руку и снова поднося ее к губам, ответил он. — Не станете же вы упрекать меня за терпение?
— Вы называете это терпением? — лукаво уточнила Элизабет, чувствуя, что с пальцев он перебрался на ее висок и явно намеревался проделать путь к губам. — А между тем у меня к вам несметное количество вопросов, и до окончания дождя я хочу услышать на них ответы.
— Как бы я желал, чтобы он никогда не заканчивался, — пробормотал Энтони, уже обжигая дыханием ее губы. — И мне никогда не пришлось бы вас отпускать…
Глаза закрылись сами. Да, Элизабет хотела его поцелуев, ничуть не насытившись теми, с которых началась их сегодняшняя встреча. Они пропустили две недели, и разве все ее вопросы не стоили этих восхитительных мгновений, когда он с такой нежностью и такой страстью присваивал ее себе, лаская, волнуя, избавляя от всех горестей и совершенно лишая благоразумия? Вряд ли, конечно, Джозеф, при всей его непосредственности, решился бы заглянуть в кабинет мистера Рида без стука, и все же… все же…
— Энтони…
— La mia anima, la mia felicita*, - низким голосом выговорил он. — Что вы со мной делаете! Я должен сохранять хладнокровие в вашем присутствии и выглядеть равнодушным и невозмутимым. Я не умею быть к вам равнодушным, Лиз! Я никогда в жизни не смогу быть к вам равнодушным!
— Только попробуйте! — с трудом возвращаясь на землю, пригрозила Элизабет. — Ангел мигом превратится в демона и самым жестоким способом разъяснит вам, сколь нехорошо сводить с ума бедных провинциалок, а потом пытать их своим безразличием даже из самых благих побуждений!
Энтони не справился с довольной улыбкой. Ее взаимность была тем слаще, чем невозможней она когда-то казалась, и так и тянуло спросить, какую же месть могла придумать для него Элизабет. Почему-то чудилось, что она говорила вовсе не об обиде, а о новом искушении, не уступить которому у него ни за что не получится.
— А между тем я пытаюсь дать вам возможность озвучить свои бесконечно важные вопросы, — в подражание ей заметил он. — Обещаю, что мне достанет спокойствия и здравомыслия еще на четверть часа, чтобы выслушать вас, но все же советую поторопиться: ваше очарование пробивает мою броню куда быстрее, чем требуется.