Картинка в целом понятна — технический тоннель, по которому в ужасе бежит непонятно как попавший туда человек во фраке, в запотевших от ужаса очках, куртке и шарфе, который, развеваясь от набегавшего потока воздуха, бьет его же по морде.
Из стены вдруг появился молодой человек в форме, дай бог ему здоровья и повышения по службе.
«Вы куда-то спешите?»
Вот у него-то характер нордический.
Спас он меня. А то до сих пор в Государственном Кремлевском дворце ходили бы легенды о привидении во фраке и запотевших очках, похожем то ли на Бастера Китона, то ли на Вуди Аллена.
Тема с вариациями
Еще один жанр, с которым вам, возможно, придется столкнуться в концертном зале.
Вот тут ни вашему подсознанию, ни вам лично я ничего не гарантирую. В смысле длины произведения. Тут все зависит исключительно от фантазии и доброй воли автора.
Нет, просто чтобы потом не говорили, что я вас не предупреждал. Любимый всеми «Путеводитель по оркестру» Бенджамина Бриттена, написанный в форме вариаций на тему рондо из оперы «Абделазар» Г. Перселла, идет примерно семнадцать минут, «Вариации на тему рококо» Чайковского — около девятнадцати, «Рапсодия на тему Паганини» Рахманинова (по сути, это тема с вариациями, и их там двадцать четыре штуки) — около двадцати пяти, а уж «Гольдберг-вариации» И. С. Баха, извините, заметно больше часа.
Вообще, если говорить об отношении к слушателю, то, на мой взгляд, было бы очень по-джентльменски обозначать в программке количество вариаций в том или ином произведении, как это делается обычно с упоминанием количества частей в симфонии или актов в опере. Кстати, в случае с сюитами это делается независимо от того, идет речь просто о «Карнавале» Шумана или о «Карнавале животных» Сен-Санса, о «Картинках с выставки» или о «Временах года». Меломан должен представлять себе, что его ждет — небольшой дивертисмент или явление масштаба Махабхараты.
Продолжаем изучать программку
Возможно, вы еще не забыли, что некоторое время назад я, как бы извиняясь, декларировал дальнейшее развитие сюжета в форме «Тысячи и одной ночи», произведения практически бесконечного и написанного в такой сложной форме, что можно смело считать, что ее нет вовсе? Если не считать отрывного календаря, висящего на ковре Шахрияра, рассчитанного на тысячу одну страничку.
Так вот, в нашем случае Шахразада распоясалась окончательно, и следующая новелла разбухла до эпических размеров.
Трудолюбие композиторов эпохи барокко выше всяких похвал. Да и классики от них не сильно отставали. Сто четыре симфонии, написанные Гайдном, — это не фунт изюма. Я уж не говорю про Вивальди, который писал музыку кубометрами.
И как найти нужный концерт для гобоя? Для двух гобоев? Или для скрипки? Для четырех скрипок?
Можно, конечно, указать тональность, как это обычно делают. Это несколько сужает сектор поисков. Но этот метод эффективен применительно, допустим, к Концертам для фортепиано Рахманинова. Потому что их всего пять, если в это число включать, как обычно это делают, «Рапсодию на тему Паганини», поскольку она написана для фортепиано с оркестром. То есть, если мы говорим о Концерте ре-минор, то этих данных достаточно, чтобы вывести нас к Концерту № 3. Это просто вопрос статистики, не более того, если учесть, что тональностей количественно больше, чем фортепианных концертов у Рахманинова. Я уж не говорю о фортепианных концертах Шопена, которых всего два, что максимально упрощает их идентификацию. Если не считать сущего пустяка, заключающегося в том, что Первый концерт был написан вскоре после Второго. Впрочем, ничего уникального в этом нет, потому что Шуман свою Четвертую симфонию написал на целых девять лет раньше Третьей.
«…и точно так же, как девятую симфонию Антонина Дворжака, фактически девятую, условно называют пятой, точно так же и вы: условно назовите десятой свою шестую и будьте уверены: теперь вы будете уже беспрепятственно мужать и мужать, от самой шестой (десятой) и до самой двадцать восьмой (тридцать второй) — то есть мужать до того предела, за которым следуют безумие и свинство».