Запад

Потом он начал подглядывать за ней по пятницам, когда брюзгливая тетя снимала с крюка на стене маленькую жестяную ванну, велела девочке раздеться и мыла ее. Очень складная малышка – она вызывала в его воображении воспоминания о молоке или сливках, остывающих в хлеву: шелковисто-прохладных на поверхности, когда опускаешь в них палец, но теплых и мягких внутри. Господи помилуй, как вкусно. Прильнув глазом к щели между досками, он задерживал дыхание и смотрел, не прикасаясь к себе, чтобы получить больше удовольствия, когда оно придет. Это стало его мечтой, его целью. Он начал представлять себе, как достигнет ее, и чувствовал, что каждый день, учитывая его услужливость по хозяйству, его терпеливость в обращении с мулами, его благодарность за тетину стряпню и то, что его все больше принимают за своего, он подходит все ближе к цели, каждая дружеская любезность с его стороны – это еще один камешек в дорогу, которую он мостил вдоль реки, почти уже преодоленной; он только ждал теперь удобного момента, чтобы осуществить свою мечту.

Большой белый человек всегда ложился спать раньше его.

Завернувшись в свое толстое шерстяное пальто, он начинал храпеть уже через несколько минут. Дыхание его замедлялось, становилось глубже, после чего тело время от времени вздрагивало, и мальчику хотелось узнать, что ему снится.

Давно, в тот день, когда поселенцы пришли и подожгли поля и хижины его племени, он уже видел одного рыжего белого человека. Тот был ниже ростом и худее, но с такими же огненными волосами и бородой. Он вытащил его сестру, которая брыкалась, царапалась и кричала, под открытое небо, набросился на нее, как бешеный пес, а потом перерезал ей горло. Во сне мальчик все еще видел, как она отбивается и царапает того поселенца с рыжими волосами и бородой, и слышал, как она плачет. Когда он просыпался и видел рядом с собой большого белого человека с лицом, покрытым рыжими волосами, он иногда вынужден был закрывать рот ладонями, чтобы не вскрикнуть.

Борода любого цвета была для него чем-то грубым, звериным, от этой щетины всегда пахло едой, а иногда в ней застревали крошки хлеба и кусочки всякой пищи. Но эта борода была хуже других, потому что она была такой же рыжей, как у того поселенца. Бывало, когда они с этим великаном-следопытом поднимали пирогу или взваливали мешки на спину лошадям, огромная рыжая борода задевала его щеку, и он чувствовал рвотный позыв, вспоминая вид и запах того, первого, тощего рыжего.

Порой Беллман просыпался среди ночи и, открыв глаза, видел, что мальчик смотрит на него, лежа по ту сторону мягко светящегося костра, языки огня вспыхивали и гасли, пепел шевелился, когда ветки прогорали, ломались и падали на землю, а мальчик не спал, он лежал, уставившись своими открытыми маленькими глазами-зернышками в темноту.

От этого Беллман чувствовал себя в безопасности. Мальчик не спит, он на страже, высматривает опасность, которой Беллман мог вообще не заметить.

Хлопотное это было занятие случать жеребца с дженни и джеков с кобылами – отец и Элмер Джексон тянули их и кричали, животные метались туда-сюда, но в конце концов все бывало сделано, и чуть меньше чем через год появлялись маленькие мулы и лошаки, свернувшиеся в своих скользких «рубашках», а вскоре они уже ковыляли на тоненьких, еще слабых ножках по выгону.

Теперь, когда не было отца, тетя Джули и Элмер Джексон справлялись сами, бóльшую часть работы делал Элмер – он орудовал кнутом, гоня жеребца к дженни, кобыл – к джекам, уговаривая или охаживая плеткой, в зависимости от того, сопротивлялось животное или нет.

Все происходило не в один какой-то особый день, а в разные дни, по которым случали разных животных. Ее тетя Джули выполняла свою небольшую часть работы, стоя за пределами выгона и подстегивая животных криками: «Йип-йип», как, бывало, делал ее брат, хотя, как только доходило до главного, тетя, как замечала Бесс, обычно находила какое-нибудь другое дело, которое она якобы должна была немедленно сделать, например выкопать несколько картофелин или выстирать полную лохань белья, или вспоминала о чем-то еще, что требовало ее немедленного присутствия в доме, и оставляла Элмера одного доводить работу до конца.

Бесс помогала при родах: тянула, иногда связывала веревкой и при этом шептала ласковые слова в длинные уши дженни или в короткие уши кобыл.

Это просто чудо и тайна, рассказывала она Сидни Лотту, до того как перестала с ним разговаривать: два разных животных, лошадь и осел, сходятся вместе, и получается совсем другое животное, и оно такое славное! Мул или лошак – никакой разницы. Мул был превосходным животным. «Сильнее и лошади, и осла. Мул может тащить бóльшую тяжесть, Сидни, и пройти большее расстояние, а кроме того, он может очень сильно брыкаться и бить копытами, и он гораздо умнее».

– А почему ты едешь не на муле? – спросила она отца за несколько дней до его отъезда, когда выяснилось, что он собирается взять свою черную лошадь.

– Хороший вопрос, Бесс, – ответил он. – Я размышлял об этом, что лучше – лошадь или мул?