Запад

Она предается мечтам о том, что он уже не очень далеко.

Она предается мечтам о том, что в своем дальнем путешествии отцу удалось найти не только гигантских чудовищ, которых он искал, но и ее маму.

Как тот человек с золотой лирой, он освободит ее, но окажется умнее того человека с золотой лирой и не оглянется назад, он будет идти только вперед, пока они оба не окажутся дома. Однажды она выйдет на крыльцо и увидит, как они приближаются по каменистой дороге, ведущей к дому, и они оба останутся с ней и будут защищать ее от человека в очках и от Элмера Джексона.

Бесс совсем не помнит свою маму.

Но помнит ее наперсток и ее вязальные спицы, которые хранились в ящике квадратного соснового стола. Маленькие деревянные шишечки украшали тупые концы спиц, длинных, тонких и холодных. У Бесс есть чулки, связанные этими спицами, и она мысленно видит, как они накидывают петли, между которыми остаются просветы. Чулки больше не налезают на нее, но она иногда натягивает их на руки и ходит так зимой по дому, когда по утрам, пока печка не раскочегарится, бывает очень холодно.

Но больше всего она помнит свою покойную мать по ее полосатой блузке, прежде висевшей на внутренней поверхности двери в спальне ее отца, под его собственной воскресной рубашкой и черными брюками, которые он надевал, отправляясь в Льюистаун. Сколько помнила себя, Бесс всегда думала о маме, и все чаще ее посещала надежда, что священник и тетя Джули говорили правду: мама живет теперь в другом царстве – в царстве с узкими воротами и множеством дворцов, с источниками живой воды, в царстве, где не бывает палящего зноя и никогда не наступает ночь. Как-то она спросила отца, правда ли то, что говорят тетя Джули и священник, действительно ли мама теперь живет в особом царстве, и он ответил: «О Бесс, я не знаю», но взгляд у него был таким унылым, и он так давно не ходил с ними в церковь, что она поняла – он в это не верит.

Тем не менее Бесс часто думала об этом «другом царстве», и иногда по утрам, в моменты между сном и явью, оно вплеталось в ее мысленную картину запада, куда уехал отец, – крáя колышущихся трав, синего неба, высоких отвесных гор вдали, мéста, где то, что умерло здесь, в Пенсильвании и Кентукки, оставалось живым.

Порой у Бесс возникала мысль, что отец взял мамину блузку не для того, чтобы обменять ее на что-нибудь у индейцев, а чтобы мама могла надеть что-то красивое, когда он ее найдет, а наперсток и спицы понадобились ему для того, чтобы ей было чем заняться во время долгого путешествия домой.

Что вспомнил сейчас Деверо, торговец мехами, так это то, что он обещал отослать письма.

«Конечно», – сказал он тогда. Сейчас вид некрасивого индейского мальчика послужил толчком для воспоминаний и привел на ум то давнее обещание.

Он сказал, что отдаст их другому торговцу, мистеру Холлингхерсту, который через месяц поедет на восток. Он довезет письма до Сент-Чарлза и позаботится, чтобы оттуда их отправили дальше.

– Спасибо, – сказал тогда мужчина. – Очень любезно с вашей стороны.

Как же его звали? Боумен? Боупер? Белпер?

Крупный неуклюжий мужчина с большой квадратной бородой, он проходил здесь прошлой весной. В черном цилиндре на густых рыжих волосах.

Нет, не Белпер. Беллман! Да.

Его звали Беллман.

Он сказал, что это его письма дочке, которой было десять, нет, одиннадцать лет и которая жила в настоящее время, пока он отсутствовал, под опекой его сестры, сказал, что сестра бывает резковата, но в глубине души человек хороший и он ей очень благодарен.

Деверо, помнится, спросил мужчину, что завело его так далеко от дома, дела или удовольствие? Мужчина немного подумал, словно не знал, какой ответ дать лучше, а затем назвал себя «своего рода естествоиспытателем».

Своего рода естествоиспытатель!

Может, он надеется, подмигнув, поинтересовался тогда Деверо, доказать, что президентская экспедиция ошиблась, и открыть реку, которую та просмотрела? Или его цель – найти удобный полноводный речной путь в обход гор прямо к Тихому океану?

Рыжеволосый тихо рассмеялся и покачал головой, потом отрицательно махнул рукой.

Нет-нет, ничего подобного, хотя он внимательно читал дневники президентской экспедиции. Он уверен, что существуют некие огромные животные, которых два бесстрашных капитана со своими людьми, должно быть, просто не встретили.

Сейчас Деверо смотрел на индейца.

На нем было коричневое шерстяное пальто того человека и его черный цилиндр, а под пальто он надел нечто вроде женской блузки в белую и розовую полоску. Бурой лошади индейца видно не было, он вел черную лошадь мужчины. В волосы он вплел ленты, на шею надел бусы разных цветов. На одном ухе висели колокольчик и медный наперсток, и, судя по тому, что видел торговец мехами, индеец захватил два ружья Беллмана, его топорик, его нож, его свернутое одеяло, его большой жестяной сундучок, его сумки и тюки.

К тому моменту Деверо почти забыл о сумасшедшем рыжеволосом искателе приключений.

Но вид приближающегося к фактории индейского мальчика на лошади Беллмана и в его одежде напомнил ему об их встрече.