Запад Эдема

— А я думаю о мургу—ходящих—как—тану, — сказал Керрик. — О них никогда нельзя забывать.

Ульфадан фыркнул.

— Мы не видели ни одной из их больших птиц. Они не могут знать, что мы здесь.

— Никогда нельзя быть уверенным, что они знают, а что нет. Они выследили саммад Амахаста, а тогда у них не было птиц. Где бы мы ни были и что бы ни делали, мы не должны забывать о них.

— Тогда что ты предлагаешь, маргалус? — спросил Херилак.

— Вы охотники. Мы остановимся здесь, если это вам нравится, но лагерь нужно охранять и днем и ночью, следя за рекой на случай нападения. Видите, какая она широкая здесь? Дальше к югу она наверняка впадает в океан. Океан и река могут стать дорогой для мургу, если они узнают о месте нашего лагеря.

— Малгалус прав, — сказал Херилак, — мы должны соблюдать осторожность, пока будем находиться здесь.

Ульфадан взглянул на реку и нахмурился.

— До сих пор мы всегда ставили лагерь среди деревьев. Здесь слишком открытое место.

Керрик вспомнил Альпесак, который тоже стоял у реки, но был хорошо защищен.

— Мургу в этом случае делают так: выращивают крепкие деревья и защищают свой лагерь колючими кустами. Мы не умеем выращивать деревья, но можем нарезать колючих кустов и выложить из них защитную линию. Это задержит снаружи маленьких животных, а больших мы сможем убить.

— Мы никогда прежде не делали так, — запротестовал Келлиманс.

— Но мы никогда прежде не находились так далеко на юге, — заметил Херилак. — Мы сделаем так, как сказал маргалус.

Хотя они предполагали провести здесь всего одну—две ночи, но прошло много дней, а они еще не двинулись с места. В реке водилось много рыбы, и охота была очень хороша, даже лучше, чем они могли себе представить. Утиноклювые мургу были так многочисленны, что дальнюю границу их стад не всегда можно было увидеть. Они были столь же быстрыми, сколь и глупыми. Если группа охотников внезапно возникала перед ними, они бросались наутек. В это время другие охотники, сидя в засаде, ждали их, держа копья и луки наготове. Существа эти оказались не только быстрыми и глупыми, но и очень вкусными.

Постепенно стало ясно, что они нашли хорошее место для зимовки, если эту теплую погоду можно было назвать зимой Однако времена года явно менялись и здесь: дни становились короткими, и созвездия ночного неба перемещались.

И женщины, и охотники были рады, что кончилось их долгое путешествие. Переходы, погрузки и разгрузки не оставляли им времени ни для каких других занятий. Теперь, когда палатки прочно заняли свои места, все изменилось к лучшему В земле здесь росли съедобные растения с коричнево-желтыми клубнями, которых они никогда прежде не видели. Испеченные на углях, они приобретали восхитительный сладковатый вкус.

Было много работы и разговоров обо всем. Поначалу саммад Хар-Хаволы держалась отдельно от других, ведь они говорили на другом языке и знали, что являются чужаками. Но женщины всех саммад, встречаясь за готовкой пищи, обнаружили, что понимают друг друга. Дети первое время дрались между собой, но, когда пришельцы выучили марбак, все различия были забыты. Даже одинокие женщины были довольны, ведь теперь на них посматривало больше молодых охотников. Никогда прежде не бывало такого большого зимнего лагеря. Три саммад, собравшиеся в одном месте, сделали жизнь полной и интересной.

Даже Армун получила передышку, затерявшись среди женщин Она была в саммад Ульфадана всего три зимы, и все они были горестными для нее. В саммад, которую они покинули, был такой голод, что мать девушки, Шесил, оказалась слишком слабой, чтобы выжить в первую зиму в новой саммад. Это означало, что, когда отец Армун уходил на охоту, она оставалась без всякой защиты. Мальчики смеялись над ней, и из самолюбия она старалась молчать в их присутствии. Когда Бронт, ее отец, не вернулся с охоты во вторую зиму, ей пришлось нарушить свое затворничество. С тех пор она стала работать на Меррит, женщину саммадара, позволявшую ей есть у ее костра, но не пытавшуюся защитить девушку от постоянных насмешек. Меррит даже сама присоединялась к ним, когда сердилась, и вместе со всеми называла ее “беличье лицо”.

Армун была такой с рождения, об этом ей рассказывала мать. Шесил всегда винила себя в том, что однажды, во время большого голода, убила и съела белку, хотя все знают, что женщинам запрещено охотиться. Из-за этого ее дочь родилась с передними зубами, расставленными широко, как у белки, и с разделенной верхней губой. Но не только губа была разделена надвое — у нее было еще отверстие в нёбе.

Из-за этого отверстия ее невозможно было как следует накормить, когда она была младенцем, потому что она громко кричала и кашляла. Потом, когда она стала говорить, все слова звучали очень забавно. Неудивительно, что другие дети смеялись над ней.