Записки алкоголика и другие рассказы

На обочине сидел оборванец. Вначале Харитону показалось, что это обычный бомж, каковых много развелось после развала СССР, но присмотревшись, он понял свою ошибку. Несомненно, перед ним был француз – один из некогда могучего войска Бонапарта, ныне разбитого, как немцы под Сталинградом.

– Парле ву франсе? – зачем-то поинтересовался Зелепукин.

Француз посмотрел на него потухшим взглядом, помолчал и глухо произнес на чистом французском:

– Слышь, браток, пожрать бы чего, а? Кишка кишке бьет по башке, падлой буду!..

Харитон постоял немного в задумчивости и полез рукой в вещмешок. "Хоть и хранцуз, басурман, а всё ж таки тоже небось человек крещёный", – подумал он, доставая хлебную пайку.

– И куды ж ты идёшь, нехристь, басурманская твоя душа? – ласково спросил он, протягивая оборванцу банку говяжьей тушёнки.

– К маме пробираюсь, в Читу, – ответил француз, пряча подношение куда-то под лохмотья. – Куда ж мне ещё, с моей-то справкой об освобождении… В Москву мне дальше сто первого километра нельзя. Вот так-то, браток!

Зелепукин хотел ещё что-то спросить, но тут раздался зычный голос сержанта Немигайло:

– Зелепукин, растуды ж твою туды! Ты в армии или куда?! Лезешь, куда понятия не имеешь! Я тебе долго спускал сквозь пальцы, но теперь возьму коня за рога и одно подытожу: если я тебя за что-то поймаю, то это будет конец!

Харитон нерешительно потоптался возле оборванца.

– Ну давай, что ли, – неловко произнёс он, глядя куда-то в сторону. – Удачи тебе.

Бродяга оторвался от краюхи хлеба и понимающе взглянул на него:

– Что, кореш, тоже псы ментовские лютуют? Всё путём, братуха, не мандруй! Мерси за грев, не дал подохнуть честному бродяге! Хиляй с богом, может, где и пересечемся!

"И всё-таки это был француз", – размышлял Зелепукин, шагая в строю по раскисшей осенней грязи. – "Ишь как сказал: мерси! Словечко-то не наше, заморское! Точно француз!"

Зелепукин вздохнул и стал думать о скором привале и ужине.

Вечерело.

2017

Выполнить назначенное

Шёл уже триста шестьдесят пятый день Нового года, но у всех по-прежнему было праздничное настроение. Прохожие оживлённо сновали по заснеженным улицам, охотно обмениваясь весёлыми репликами друг с другом, всюду мигали разноцветные огоньки гирлянд, похожие на маленькие висячие светофоры. В воздухе пахло праздником и мандаринами.

В праздники люди всегда кажутся лучше, чем на самом деле. Даже отъявленный негодяй и мерзавец может поддаться минутному душевному порыву и перевести старушку через дорогу, прежде чем вытащить у неё последние гроши. Наверное, поэтому люди так любят праздники – за возможность проявить лучшие душевные качества, чаще всего – по мелочам и в отношении тех, кто просто подвернётся под руку в нужный момент. Те же, кто действительно достоин доброты и по-настоящему нуждается в ней, как всегда, слишком далеко и, скорее всего, уже спят, зачем же беспокоить их по таким пустякам?

Он усмехнулся уголками губ. Усмешка получилась печальной и размытой, как у Джоконды на низкокачественной репродукции, выполненной каким-нибудь копиистом-халтурщиком. В последнее время у него всё чаще получались именно такие улыбки, ибо мысли, подобные приведённым выше, посещали его всё чаще, а паузы меж ними становились всё короче. Он подозревал, что однажды эти паузы и вовсе сойдут на нет, и тогда эти мысли будут с ним постоянно. О том, какие изменения в таком случае претерпит его мимика, не хотелось и думать.

Он выглянул в окно. На улице шёл снег. Или падал? Вообще-то, по его мнению, снег аккуратно ложился на землю. Если подобное поведение снежинок ещё можно было сравнить с падением, пусть и с натяжкой, то с пешим передвижением это уж точно не имело ничего общего. Но люди говорили именно так. Люди, по его наблюдениям, вообще охотно пользовались устоявшимися шаблонами в речи и поведении. Это избавляло их от необходимости думать и позволяло не слишком выделяться из массы. Тех же, кто всё-таки ненароком выделялся, масса стремилась вернуть в первобытное состояние, укорачивая их на голову и тем самым выравнивая всех по единому стандарту. Называлось это воспитанием, по сути же было кое-как оправданной морально дрессировкой. Волков учили есть траву, чтобы овцы чувствовали себя в безопасности. Мнение же самих хищников по поводу вегетарианского рациона не совпадало с мнением овец, шло вразрез с намерениями пастухов и в связи с этим никому не было интересно. Но снег ничего об этом не знал, поэтому ложился, застилал, укрывал, чёрт с ним – окутывал, на худой конец – украшал, но не падал и уж точно не шёл. Хорошо, что снежинки не знают, подумал он, какое название дали люди процессу снегопада! Хотя им, наверное, было бы всё равно. Они просто делают своё дело.