Записки арбатской старухи

М. С. представлял нам систему животного мира, которая казалась скучной и давно устоявшейся, как активно развивающуюся проблему, в которой почти не было общепринятых истин, и многие ее позиции подвергались пересмотру с разных сторон — палеонтологии, эмбриологии и других подходов. Сразу захотелось бежать в библиотеку, читать работы авторов, которых упоминал М. С., что-то делать и наводить порядок в этой системе животного мира. У меня созрело внутреннее убеждение, что без меня эта наука не обойдется. После лекции я подошла к М. С., представилась и сказала, что хочу заниматься зоологией. Он пригласил меня в зоологический кружок и обещал дать какой-нибудь вопрос для самостоятельного исследования.

Следующая лекция была — введение в ботанику. Ее читал не менее интересный человек, П. А. Баранов,[13] член-корреспондент Академии Наук, директор Ботанического института в Ленинграде. Раз в неделю он приезжал в Москву, специально для чтения курса анатомии и морфологии растений. В тот первый день П. А. поднялся на кафедру с букетом цветов, который ему преподнесли сотрудники, и на примере этих цветов рассказал о разнообразии жизненных форм растений, их адаптивном значении и эволюционных связях. Я была захвачена изяществом этой лекции, но моя душа уже была отдана зоологии. С П. А. у меня сложились хорошие отношения, т. к. я хорошо отвечала ему на коллоквиумах. На экзамене он подарил мне оттиск только что вышедшей своей статьи об эволюции растительного мира с трогательным пожеланием мне успехов.

У нас в институте в то время был очень сильный профессорский состав. Большое место по определению занимали химические кафедры. Физической химией командовал профессор Балезин, очень титулованный ученый, связанный с засекреченной тематикой, имеющей отношение к атомной бомбе. В первые дни я отличилась на практических занятиях по химии, и меня «показали» Балезину, который расспросил, где я училась, и пригласил на любую из химических кафедр. Мне пришлось сказать, что я уже собираюсь работать на кафедре зоологии. Кроме того, у нас были сильные кафедры биохимии проф. Демяновского и физиологии растений проф. Благовещенского, ученых с высоким авторитетом, которые, помимо преподавания, руководили научными коллективами в академических институтах. Была еще одна кафедра, на которой мы занимались три семестра. Это — кафедра геологии, заведовала которой акад. Варсанофьева, ученый с международным авторитетом. Она сама читала нам историческую геологию. Все эти дисциплины вызывали у меня большой интерес, и я увлекалась учебой.

Были, конечно, предметы малоинтересные, в основном связанные с педагогикой. К моему удивлению, одним из столпов советской педагогики считалась Крупская, которая написала по этим вопросам кучу работ. При этом она заботилась о воспитании не образованных людей, а работяг, владеющих какой-нибудь технической профессией. Ее статьи мы должны были знать назубок и выполняли этот долг, презирая их автора.

Я училась довольно легко и много времени уделяла театральной жизни и художественным выставкам. Я считала своим долгом посещать ежегодные салоны в Академии Художеств. Картины в большинстве своем были безнадежно скучны, но вдруг, как взрыв, прогремела выставка деревянных скульптур Эрьзи. Очереди в галерею на Кузнецком мосту стояли на улице по нескольку часов. Это было большое событие, о котором много говорили. Но это уже произошло после смерти Сталина, когда в воздухе почувствовался дух облегчения (Приложение: «Смерть Сталина»).