Записки арбатской старухи

Подружилась я только с Лией Р., с которой сохраняла приятельские отношения еще долго после окончания института. Мы готовились вместе к экзаменам. Лия составляла очень подробные конспекты, которые удобно было переписывать. А я объясняла ей суть вопросов, которые она зазубривала, не очень вдаваясь в смысл. Лия относилась как раз к тем, кто активно занимался комсомольской работой, и это стало ее основным занятием и средством строить жизнь. Ее рекомендовали в аспирантуру, она защитила диссертацию и стала внештатным секретарем райкома комсомола. В этом качестве она пребывала до перестройки.

На втором курсе мое положение изгоя резко изменилось по обстоятельствам, отнюдь от меня не зависящим, и об этом стоит сказать несколько слов. К нам в институт пришел новый ректор, печально известный Д. А. Поликарпов. До этого он был главным цензором союза писателей и отличался свирепостью в преследовании всякого вольнодумства. Во всех мемуарах писателей той поры его поминают недобрым словом. Однако даже и он не угодил кремлевскому хозяину и был с треском выгнан из цензоров в почетную ссылку — в наш институт. Говорили, что хозяин выругал его по матерному. Это создавало ему ореол страдальца, но все ждали от него только неприятностей.

Новый ректор посчитал своим долгом познакомиться со студенческой массой и выбрал для этого оригинальный способ: он решил взять одну группу и вести в ней занятия по общественным наукам. В первый же год ему попалась моя группа. Он начал нам читать курс лекций по истории партии в первые годы советского периода, когда было много дискуссий и платформ. Я заметила, что читает он не по краткому курсу и не по тупому учебнику УМЛ. Мы знали, что раньше Д. А. был в Институте красной профессуры, который отличался, во-первых, тем, что там были сильные теоретики, во-вторых, тем, что у них было особое мнение по стратегическим вопросам развития страны. В частности, институт выступал против коллективизации (об этом говорилось шепотом). Поэтому я стала внимательно слушать и записывать эти лекции, а Д. А. оценил мои ответы. Он стал дружить со мной, если так можно выразиться. После занятий он останавливал меня и расспрашивал о моих делах и интересах. Вскоре выяснилась и общность наших интересов — он тоже был завсегдатаем консерваторских концертов, и нам было о чем поговорить. Но я никогда не затрагивала литературных тем, т. к. все книги, которые в те годы отмечались сталинской премией («Белая береза», «Кавалер Золотой Звезды», «Счастье» и пр.), казались мне пошлыми и бездарными, и мне не хотелось его обижать. Впрочем, он тоже не заговаривал о литературе. Наши с ним «проходки» по коридору, конечно, не оставались незамеченными, и мои зоилы от меня постепенно отстали. После XX съезда Д. А. сразу выбрали в члены ЦК, но вскоре он умер. А я вспоминаю его добрым словом.

С первого курса я начала заниматься на кафедре зоологии, надеясь, что М. С. Гиляров возьмет меня в экспедицию на полевые работы. Но, оказалось, что он не имел права меня оформлять, т. к. в Академии Наук он работал в том же институте, что и моя мама. Семейственность тогда строго преследовалась, а стукачей в нашем институте было предостаточно. Поэтому М. С. устроил меня на летнюю работу в энтомологический отдел Института леса. Этот очень мощный институт возглавлял академик В. Н. Сукачев, ученый с большим международным авторитетом. После лысенковского разгрома он принял в свой институт нескольких генетиков. Один из них стал моим первым руководителем. Это был Марк Леонидович Бельговский, доктор наук, бывший сотрудник Н. И. Вавилова, изгнанный из ВИРа без права работать по специальности. М. Л. работал с мушками-дрозофилами, и Сукачев взял его в энтомологический отдел, занимавшийся борьбой с вредителями леса. Летом мы с Бельговским работали на стационаре Института леса в Деркуле (Восточная Украина) и занимались биологией дубовой бабочки-листовертки, которая пожирала листву дубов, от чего они погибали. А в это время в Европейской части СССР развернулась компания по посадке лесных полос для защиты полей от ветров и для сохранения влаги. В степной зоне сажали в основном дуб, и молодые деревья были неустойчивы к вредителям.

Мы основное внимание уделяли местам, куда листовертки откладывали яйца. А они предпочитали тонкие ветки в верней части кроны. Поэтому добывать нужный материал было довольно трудно. Мы разработали такой способ: М. Л. подкидывал меня на дерево, я уцеплялась за нижние ветви и лезла наверх, как обезьяна. Там я делала замеры ветвей, выбирала и срезала ветки с яйцекладками и скидывала их вниз, а потом сваливалась сама в руки М. Л. В лаборатории нас ожидала нудная работа по учету кладок, оценке их жизнеспособности и статистической обработке результатов. За два года мы получили хороший материал, по которому М. Л. написал отчет с практическими рекомендациями, а я сделала дипломную работу и подготовила доклад, который представила на всесоюзной студенческой конференции. Доклад мой был опубликован и, таким образом, моя первая публикация появилась в 1954 г.