В Лейпциге меня поселили на частной квартире, хозяйка которой сдавала комнаты. Она болтала с моей сопровождающей и жаловалась, что ей не дают пенсию за погибшего мужа. Обращаясь ко мне, она сказала, что раньше никогда не сдавала комнаты русским, т. к. они едят лук и чеснок, и от них дурно пахнет (!?). Я ответила, что очень люблю и лук, и чеснок, но обедать буду в университетской столовой, так что она может не беспокоиться. Первый раунд был отыгран, пора было начинать строить отношения. Я похвалила обстановку моей комнаты в стиле начала века (много мягкой мебели и маленьких столиков), хозяйка растрогалась и сказала, что обставляла квартиру вместе с любимым мужем. Она показала мне его фотографию, на которой был изображен бравый офицер с эсэсовскими значками. Я поняла, почему ей не дают пенсию за мужа, видимо, он считался военным преступником. С хозяйкой у меня сложились в дальнейшем хорошие отношения. При отъезде она подарила мне маленький альбом рисунков Дюрера, зная, что я им восхищаюсь. Я была растрогана и не ожидала, что хозяйка так внимательно воспринимала мои сентенции по поводу того, где я бывала и что смотрела в Лейпциге.
Мои первые сутки в Германии были слишком полны впечатлениями, оставался один свободный вечер до начала работы, и я пошла погулять, куда глаза глядят. Тихая улица привела меня от дома к заднему фасаду большой серой кирхи, окруженной кустами цветущей сирени. Сквозь сирень была видна какая-то табличка на двери. Я прочитала слова Thomasschule. Конечно же, это — церковь Святого Фомы, где служил Бах, где он создал певческую школу, где сочинил Страсти по Иоанну. Стало легче на душе, я обошла храм. Это действительно была знаменитая Thomaskirche, дом Баха и место его упокоения. Двери были отворены, службы не было, кирха была пуста, лишь несколько человек молились в разных углах. Я поклонилась могиле Баха и села на скамейку, чтобы подумать и успокоиться. Это уже была
На следующий день я явилась в университет, где меня встретил профессор Георг Мюллер, заведующий институтом почвоведения. Мы обсудили мою будущую работу, и он представил меня группе своих сотрудников. Это были три интеллигентные дамы, с которыми мы подружились, и они мне очень помогали и в работе, и в практических делах.
Мой рабочий план был достаточно напряженный, тем более, что там было не принято работать по выходным дням. Целыми днями я сидела в лаборатории и задерживалась до вечера. Обедать мы ходили все вместе в университетскую кантину, где за скромную плату давали комплексный обед. Я познакомилась с профессурой, и мы довольно быстро нашли общий язык.
Я с радостью убедилась, что интеллигенция в Германии и России мало отличается. В то время мы считались «читающей страной»: все читали толстые журналы и передавали их по очереди друзьям. Там тоже читали «в очередь», предпочитая книги, издававшиеся в ФРГ или в Австрии. В ГДР печатали политизированные далеко неталантливые вещи, которые невозможно было читать нормальному человеку. Меня тоже включили в очередь, т. к. я была заинтересована читать современную литературу, чтобы улучшить язык. Я познакомилась с одним продавцом, торговавшим на книжном развале, и просила оставить для меня какой-нибудь «читабельный» современный роман. Он знал, что я — иностранка, но не знал, откуда. Однажды он встретил меня широкой улыбкой и сказал, что специально для меня оставил замечательную книжку, которую расхватали за полчаса. Это был… «Das golden Kalb» — «Золотой теленок» на немецком. Пришлось купить, и я подарила его своим дамам, которые оценили юмор Ильфа и Петрова. Германия ведь тоже пережила период распада экономики и бедности в 20-х гг. Однажды мне таинственно дали почитать самиздатовскую книжку, которая была запрещена в ГДР — «Fahrkarte zu Sterne». A ведь это был «Звездный билет» Аксенова, изданный у нас в журнале «Юность» и только ленивый его не читал. Воистину, немцы все умеют доводить до абсурда!
Выходные дни я решила посвятить поездкам по Германии и успела многое повидать (Дрезден, Веймар, Альбрехтсбург, Галле и пр.). Но и Лейпциг порадовал меня своими сокровищами. В те времена Лейпциг позиционировался, как город международной ярмарки. Там был построен целый район для павильонов ярмарки и рекламировалось то, что Лейпциг служит для товарообмена между Востоком и Западом. Меня этот аспект не очень интересовал.
Но в городе, хотя он подвергался бомбежке, сохранились некоторые старинные улочки и здания, например, старая ратуша, хотя рынок вокруг нее преобразован в современную бестолковую площадь, по которой шмыгали все возможные виды транспорта. Ратуша была построена в XVI веке в традиционном барочном стиле — с башней, увенчанной короной, и балконом, с которого бургомистры обращались к народу (как в «Трех Толстяках»).