Записки арбатской старухи

В 1968 г. в Москве состоялся Международный энтомологический конгресс. Участников было 5000, из них — 3000 иностранных. Это было большое событие. К науке тогда питали почтение, а энтомология связана и с медициной, и с сельским хозяйством. Конгресс курировался на уровне ЦК партии. Его президентом был назначен член-корреспондент Г. Я. Бей-Биенко. Это был один из лидеров энтомологии и единственный — партийный среди них. Моего шефа сделали генеральным секретарем оргкомитета, а меня — казначеем. Мне пришлось осваивать новое дело, которое отняло у меня год жизни. Главные заботы были с иностранцами, которые должны были платить в любой конвертируемой валюте. Деньги принимал Внешторгбанк, он открыл несколько счетов — для оргвзносов, для постконгрессных экскурсий и для коротких экскурсий во время конгресса. А я должна была разбираться в том, кто и на что прислал. Внешторгбанк надеялся, что конгрессмены сами будут заинтересованы сообщать мне, сколько и за что они прислали денег, и через какой банк. Но они, как люди научные, надеялись на свои банки. Так что приходит, например, из Манхэттен-банка пара тысяч долларов, и я неделю разбираюсь, кто прислал эти деньги. Были еще и такие оригиналы, которые мне присылали в конвертике заказным письмом валюту. А я дрожала, что меня арестуют за валютные операции. Но все кончилось благополучно. Банк выразил мне официальную благодарность за работу. Они сказали, что это — первый конгресс без финансовых скандалов, и даже пригласили к ним на постоянную работу по организации международных мероприятий.

Конгресс проходил в МГУ, открытие было в Кремлевском дворце, и я, как казначей, сидела в президиуме. На концерте в честь открытия Плисецкая танцевала умирающего лебедя. По долгу казначейской службы я знала, что арендная плата за Дворец Съездов на один вечер — 5000 руб. (со скидкой), а гонорар Плисецкой — тоже 5000 руб. (без скидки).

На конгрессе, помимо официальных секций, было много симпозиумов, круглых столов и других узких встреч, где можно было увидеть всех интересных коллег, поговорить с ними, попить кофе, а также посмотреть на великих корифеев, которые говорили с высоких трибун пленарных заседаний. Это было большое событие и для всех нас — редкая возможность познакомиться со всеми интересными людьми, которых я раньше знала только по литературе. В программе конгресса было отведено и время для посещения гостями институтов. Я принимала у себя в лаборатории некоторых коллег, работавших по близким вопросам, в том числе корифея энтомологии проф. Р. Кроусона, и это было залогом наших с ним дальнейших контактов.

Наш конгресс был очень популярным, на него приехали участники из более чем 30 стран, и присутствовали все старейшины энтомологической науки. Кто же знал, что это были последние дни свободного общения! Во время конгресса мы, члены оргкомитета, вымотались до предела: днем заседали, вечерами и ночами занимались оргделами, еще приходилось отчитываться перед кгбешниками. После закрытия выпроводили часть участников домой, часть — на экскурсии и мечтали только выспаться.

Но в первую же ночь начался кошмар. Среди ночи звонком разбудил меня шеф и сказал, что самого почтенного и самого старого участника конгресса арестовали. Это был сэр Борис Уваров, пэр Англии. Он, этнический русский и подданный Англии, был знаменит тем, что в начале 30-х гг. создал международную сеть мониторинговых противосаранчовых станций, опоясывающую земной шар. За это ему был присвоен титул лорда. Станции были и в СССР, в Средней Азии. У нас на конгрессе он был почетным гостем Академии Наук и после конгресса имел право поехать на экскурсию в любую точку Советского Союза за счет Академии. Он выбрал город Нукус в Узбекистане, где была одна из старейших противосаранчовых станций. С сопровождающим энтомологом они прилетели в Ташкент, оттуда на самолете местных линий — в Нукус. У трапа Уварова арестовали и потащили в кутузку (шпиона поймали!). Сопровождающий позвонил из автомата Гилярову, Гиляров — мне. Нужно было поднимать на ноги компетентные органы, а шеф боялся звонить из своей квартиры. Мы помчались в институт, позвонили куратору Конгресса. Все оказалось местной дурной самодеятельностью. Уварова привезли обратно в Ташкент и там торжественно принесли извинение за причиненные неудобства. Сказали, что теперь он может ехать, куда хочет, в том числе обратно в Нукус. Но старенький Уваров уже хотел только домой, в Англию. Они вернулись в Москву в субботу, а билет в Лондон был на воскресенье. Предстоял последний прощальный день с обедом в ресторане.