Наконецъ, горячее желаніе Волфа сбылось. Насъ повели куда-то, гд? лежали ц?лыя кучи с?рыхъ шинелей, солдатскихъ фуражекъ и сапоговъ. Насъ вс?хъ въ одинъ день переод?ли. Платье было слишкомъ широко и длинно на насъ. Мы путались въ штанахъ и шинеляхъ; с?рыя фуражки надвигались на глаза, опускались до самаго подбородка, а мы не могли высвободить рукъ изъ длинныхъ рукавовъ шинелей, чтобы сдвинуть шапки. Тяжелая шинель тянула меня въ земл?, солдатскіе сапоги, вдвое больше моей ноги, вис?ли на ногахъ. Когда мы, переод?тые, поплелись въ кавармы по многолюдной улиц?, то прохожіе съ улыбкою останавливались и долго смотр?ли намъ всл?дъ, показывая пальцами. Въ казарм? солдатики встр?тили насъ такимъ громкимъ хохотомъ и прибаутками, что мы, вс? три еврейскіе воина, не могли удержаться отъ слезъ.
— Смотри, робята! кричалъ одинъ солдатикъ другимъ, тыкая на насъ пальцемъ. — Кошка въ м?шк?!
— Тю, тю! оглашали воздухъ другіе: — обезьяны н?мецкія!
Насъ окружили со вс?хъ сторонъ. Одни надвигали намъ фуражки на самый носъ и см?ялись надъ нашими тщетными усиліями высвободить пальцы изъ длинныхъ рукавовъ шинели, другіе немилосердно дергали, а третьи подставляли намъ на ходу ногу и помирали со см?ха, когда мы падали какъ снопы, не будучи въ состояніи сразу подняться на ноги. Насъ замучнли-бы, если бы Петровъ и Семеновъ не вступились за насъ, и не роздалибы ц?лый десятокъ зуботычинъ.
Въ казарм? Волфъ обратился къ Петрову.
— Дядя! подр?жь намъ немного шинели и штаны; в?дь такъ ходить нельзя.
— Что ты, дурачекъ! Какъ же такъ, казенное р?зать? А вотъ я васъ научу, какъ носить надо.
Петровъ поднялъ на полъ-аршина полы нашихъ шинелей и подпоясалъ тонкой шворкой. Штаны онъ засучилъ холстинною подкладкою вверхъ, въ сапоги напихалъ ц?лый ворохъ соломы для того, чтобы нога т?сн?е сид?ла. Намъ сд?лалось удобно. Оставались только одн? фуражки, съ которыми приходилось каждую минуту возиться; но Петровъ засучилъ длинные рукава нашихъ шинелей, и руки наши были настолько свободны, чтобы управляться съ глубокими фуражками.
Прошло нед?ли три посл? того, какъ меня сдали въ рекруты, а я все еще никого не вид?лъ изъ моихъ родителей. И вотъ, однажды, предъ вечеромъ, когда я съ Волфомъ и Дейбою б?галъ по двору, Петровъ позвалъ меня въ казарму.
— Подъ сюда. Тятя спрашиваетъ.
Я бросился въ казарму и повисъ на ше? отца. Онъ ничего не говорилъ. Онъ все ц?ловалъ меня, а крупныя слезы все падали и падали ко мн? за воротъ рубашки, такія теплыя, горячія слезы…
— Чево твоя хозяйка не заглянетъ къ намъ приласкать ребенка; в?дь родная мать, кажись? сурово спросилъ Петровъ отца. — Аль на домъ его повести? И это можно, начальство не возбраняетъ.
Отецъ промолчалъ. Онъ былъ бл?дный, грустный, исхудалый, а красными, припухшими глазами. Борода и пейсы его пос?д?ли!
Черезъ н?сколько минутъ, онъ сунулъ Петрову что-то въ руку, отвелъ въ сторону и долго, долго шепталъ ему что-то на ухо. Петровъ внимательно слушалъ и кивалъ головою.
Я ни о чемъ не догадывался. Я присталъ въ отцу взять меня съ собою, чтобы повидаться съ матерью и сестрами.
— Н?тъ, дитя мое, нельзя. Начальство не позволяетъ, отв?тахъ онъ мн? по еврейски.
— Петровъ-же сказалъ, что можно?
— Онъ ошибся, дитя мое. Не правда-ли, Петровъ? В?дь начальство не позволяетъ ему домой идти? обратился отецъ къ длдьк?..
— Боже упаси! И тебя и меня за это отшлёпаютъ.
— Не грусти, не унывай, сынъ мой! успокоилъ меня отецъ на прощаньи, горячо ц?луя. — Все отъ Бога, его святая вола! Покоримся. На томъ св?т?, онъ намъ за все воздастъ. Тамъ, ужь никто насъ больше не разлучитъ.
Отецъ далъ мн? н?сколько серебрянныхъ мелкихъ монетъ и ушелъ, наказавъ припрятать эти деньги, и т?, которыя онъ об?щался мн? еще принести на будущее время, и не тратить на пустяки.
Скоро посл? этого, насъ троихъ: меня, Волфа и Лейбу отправили на воловьей фур? въ другой городъ. Насъ сопровождали два незнакомыхъ молодыхъ солдата. Когда меня усаживали на фуру, приб?жалъ, запыхавшись, отецъ попрощаться. Онъ вручилъ мн? кожанный кошелекъ, звен?вшій н?сколькими рублями. Онъ долго о чемъ-то упрашивалъ сопровождавшихъ насъ солдатъ и что-то имъ далъ.
— Ерухимъ, сказалъ онъ на прощаньи глухимъ голосомъ: — помни Іегову, Господа Бога нашего. Не изм?няй в?р?. Не то — я прокляну тебя, мать проклянетъ тебя, а Богъ накажетъ.
Со слезами на глазахъ, мы вы?хали изъ родного города. Было начало зимы. М?стами лежали ц?лыя кучи сн?га. В?теръ дулъ холодный, р?зкій. Я и Лейба скоро почувствовали сильный холодъ въ ногахъ и рукахъ. Солома и н?сколько холстяныхъ онучь, какъ и суконныя рукавицы, не согр?вали рукъ и ногъ. Волы еле передвигали ноги. Солдаты, съ ружьями на плечахъ шли п?шкомъ. Мы пожаловались на холодъ.
— Стучи ногу объ ногу и руку объ руку! сурово посов?товалъ одинъ изъ солдатъ.
Мы стучали долго и усердно, но тепл?е не стало. Подъ ногтями рукъ и ногъ я почувствовалъ колючую нестерпимую боль. Я заплакалъ. Солдаты остановили фуру.
— Сл?зай, черти, да п?шкомъ б?гите, а то окол?ете, какъ собаки, и за васъ еще отв?чай.