Записки еврея

Открывъ глаза, я увид?лъ себя въ хозяйской изб?. Меня оттирали сн?гомъ. Куцъ суетился вокругъ меня и дышалъ мн? прямо въ лицо. Изба едва осв?щалась утреннимъ полусв?томъ.

— Что, Яроха? спросилъ меня ласково хозяинъ: — болитъ?

— Н?тъ, прошепталъ я почти безсознательно.

Меня оттерли, влили водки въ ротъ, тепло окутали, и я заснулъ глубокомъ сномъ. Проснувшись, я почувствовалъ нестерпимую боль въ поясниц?. Я не могъ шевельнуть т?ломъ безъ того, чтобы не вскрикнуть отъ нестерпимой боли. Бол?ли также пальцы рукъ и ногъ, уши и конецъ носа. Опять отставной солдатъ коновалъ явился во мн? на помощь.

Этотъ случай произвелъ перем?ну въ моемъ существованіи: хозяинъ возвратилъ меня казн?. Меня повели дальше въ страну и отдали священнику. Мн? было хорошо жить у него. Работа была легкая, кормили хорошо, да попадья упорно захот?ла быть моей крестной матерью. Я бы, можетъ быть, и согласился, но прощальныя слова отца, угрожавшія проклятіемъ, не давали мн? покоя. Уб?дившись въ моемъ упорств?, меня вытурили и оттуда. Я н?сколько разъ м?нялъ своихъ хозяевъ. Мало-по-малу я втянулся въ свое рабское существованіе и ч?мъ дальше, т?мъ меньше чувствовалъ его и т?мъ меньше страдалъ. Эта тяжкая жизнь, до наступленія изв?стныхъ л?тъ, не зачислялась мн? въ службу. Я зналъ, что мучусь не въ зачетъ. Сначала, я молилъ Бога ускорить наступленіе моей д?йствительной военной службы, но потомъ отуп?лъ и огруб?лъ до того, что совс?мъ пересталъ думать о будущемъ. Я былъ счастливъ, когда на половину утолялъ голодъ, когда на мою долю выпадалъ день безъ побоевъ, когда забывался сномъ изнуреннаго животнаго.

Но время шло помимо моего желанія. По начальству получился вызовъ. Меня сдали въ этапъ и опять отправили. Долго шелъ я, не заботясь и не любопытствуя даже, куда меня ведутъ. Съ этапомъ мн? жилось хорошо. Я находилъ отпускаемую мн? пищу великол?пною, посл? того собачьяго корма, которымъ я питался у моихъ посл?днихъ хозяевъ; меня не били, не ругали, надо мною даже не изд?вались: меня не признавали за еврея. По наружности и по нар?чію, я былъ похожъ на полудикихъ, грубыхъ поселянъ той м?стности, гд? я промучился н?сколько л?тъ. Я забылъ почти еврейскій языкъ и обряды в?ры. Я помнилъ только одни отрывки изъ утренней молитвы.

Тамъ, куда я наконецъ пришелъ, собралось изъ различныхъ м?стъ много подобныхъ мн? еврейскихъ юношей, отбывшихъ свою беззачотную службу у хозяевъ, взявшихъ ихъ на прокормленіе. Большая часть изъ нихъ потеряла совс?мъ наружные признаки своей націи, огруб?ла и отуп?ла. Радость этихъ горемыкъ была невыразима, когда они опять увид?ли предъ собою собратьевъ по націи, товарищей по страданіямъ. Каждый, со слезами на глазахъ, охотно разсказывалъ свои похожденія и приключенія. Оказалось, что я былъ еще одинъ изъ бол?е счастливыхъ. Были такіе несчастные, которые всякій разъ, когда хозяева ихъ спроваживали, подвергались жестокому т?лесному наказанію за мнимую неуживчивость. Я хоть этой пытки изб?гнулъ.

Насъ собралось н?сколько десятковъ челов?къ. Тутъ насъ сортировали и разсылали по полкамъ или въ гарнизоны. Н?которые забирались въ полковые оркестры, н?которые въ трубачи и барабанщики, а знавшіе сколько-нибудь шить — въ военныя швальни, остальные-же назначались въ деньщики къ офицерамъ. Въ посл?дній разрядъ попалъ и я.

Первый, къ которому я попался въ деньщики, былъ военный медикъ. Это былъ челов?къ пожилой, холостой, серьезный, тихій, строгій, но справедливый. Онъ требовалъ отъ меня аккуратности и самой строгой чистоплотности. Меня отлично кормили. Я им?лъ собственную маленькую комнатку съ удобною постелью. По вечерамъ, онъ поздно засиживался за книгами, но меня всегда отпускалъ на отдыхъ до наступленія полуночи, а ночью никогда, не тревожилъ. Я его очень полюбилъ и былъ ему преданъ, какъ собака. Онъ это зналъ и ц?нилъ. Если я иногда забол?валъ, онъ вставалъ по ночамъ, чтобы пров?дать меня.

Часто я разъ?зжалъ съ нимъ. Если онъ останавливался въ город?, гд? жили евреи, то давалъ мн? свободу на н?сколько, часовъ и н?сколько денегъ.

— Ступай, Ерофей, къ своимъ, повидайся, поболтай на родномъ язык?.

Около пяти л?тъ прослужилъ я у этого добраго барина. Я поздоров?лъ, пополн?лъ, сд?лался веселымъ и научился н?сколько русской грамот? у одного военнаго канцеляриста.

По смерти доктора, меня прикомандировали деньщикомъ къ ротному командиру. Это былъ челов?къ среднихъ л?тъ, брюнетъ, высокаго роста, очень толстый, съ большими, сверкающими черными глазами и съ грознымъ, басовымъ голосомъ. Онъ былъ жестокъ съ солдатами до того, что подчиненные трепетали одного его взгляда. Въ первый часъ моего поступленія къ нему, я получилъ отъ него такой ударъ кулакомъ по лицу, что кровь такъ и хлынула изъ носа; ударъ посл?довалъ за то, что я слишкомъ туго набилъ табакомъ его трубку.

— Помни скотина! сказалъ онъ мн?, пришепетывая и н?сколько картавя: — Служить мн? не по жидовски!