Записки еврея

Такого рода сцены происходили вокругъ меня впродолженіе двухъ м?сяцевъ. Мн? этотъ своеобразный рынокъ до того опротив?лъ, что я, бывало, съ самаго ранняго утра убираюсь вонъ изъ дому, и по ц?лымъ днямъ безъ ц?ли шляюсь по улицамъ. Такихъ бюро, какъ описанное мною, можно было въ город? Л. насчитать ц?лыхъ полдюжины. Ежедневно совершались десятки в?нчаній, безъ особенныхъ церемоній, безъ музыки, факеловъ и толпы народа. На улицахъ начали появляться чрезвычайно странные женатые мужчины и замужнія женщины, ростомъ съ ноготокъ, восьми и десятил?тки. Комичн?е всего были замужнія д?вочки-д?ти, съ обритыми головками, съ овечьимъ, выраженіемъ на своихъ личикахъ. Он?, повидимому, не чувствовали никакой перем?ны въ жизни, кром? того только, что имъ часто приходилось засовывать свои пальчики подъ головную повязку, чтобы почесать вспот?вшую бритую головку. Въ жизни ихъ мужей тоже никакой перем?ны не посл?довало: они также исправно продолжали ходить въ синагоги и въ хедеры; ихъ продолжали колотить женатыхъ, точно такъ же, какъ колотили холостыхъ. При этихъ ненатуральныхъ бракахъ происходили также и возмутительныя, безнравственныя сцены. Нер?дко родители вооружались такимъ цинизмомъ, что д?лались самолично менторами юныхъ супруговъ въ томъ, чему научаетъ одна природа безъ посторонней помощи.

Была пятница. До начала вечерней субботней молитвы въ синагог? оставался еще добрый часъ. Я плелся по улицамъ, по привычк?, безъ особенной ц?ли. День былъ невыносимо жаркій. Это былъ одинъ изъ т?хъ знойныхъ дней, въ которые лучи солнца, непарализируемые ни мал?йшимъ дуновеніемъ в?терка, падаютъ на землю растопленнымъ свинцомъ. Солнце собиралось уже закатиться, но никакой прохлады не чувствовалось: до того накалился воздухъ впродолженіе длиннаго л?тняго дня. Я уже шлялся бол?е часа, не встр?чая почти ни одного прохожаго. Только изр?дка кое-гд? встр?чалась одинокая еврейская корова, прислонившаяся къ перегнувшемуся плетню, въ надежд? отыскать хоть какую нибудь т?нь. Стояла она, б?дная, понуривши голову, и если мечтала о чемъ нибудь, то, конечно, о каширныхъ помоихъ. Съ отрубями и с?номъ она отродясь не была знакома. Благодаря своему каширному корму, она и была похожа на каширныя, библейскія тощія коровы фараона. Потъ лилъ съ меня градомъ; я отыскивалъ глазами какую нибудь т?нь, чтобы прис?сть и осв?житься, какъ вспомнилъ, что въ ближнемъ проулк? я третьяго-дня зам?тилъ одинокую, раскидистую вербу, очутившуюся, Богъ-в?сть какими судьбами, у полуразвалившейся еврейской избы. Я направился туда. Завернувъ въ проулокъ, я увид?лъ группу людей подъ вербою. Говоръ и см?хъ доносились до меня. Я удвоилъ шаги. Мн? представилась сл?дующая картина. Подъ вербою, на песчаной почв?, сид?ли дв? еврейскія д?вочки, семи или восьми л?тъ. Судя по искусственнымъ холмикамъ, воздвигнутымъ предъ ними, он? играли въ постройки. Овальныя, смуглыя личики этихъ д?тей разгор?лись и зарумянились. Одна изъ нихъ была очень хороша собою. Ея коралловыя губки, красивые, ровные, б?лые зубы, большіе, черные, блестящіе глаза, изящный носикъ съ горбикомъ и опущенная верхняя вздернутая губа придавали всему ея лицу р?зкій восточный типъ. Одно ее каррикатурило: ея головка была варварски обрита. М?стами лоснился черепъ, какъ отъ положительной пл?ши, м?стами же онъ черн?лся, какъ негладко выбритый подбородокъ. «Это замужняя», подумалъ я. Б?дняжк? было жарко подъ хомутообразной, головной шерстяной повязкой. Не зная ни обычая, ни своего замужняго положенія, она, побуждаемая инстинктомъ и жаждой къ прохлад?, в?роятно, сорвала съ себя уборную красу и напялила ее на одинъ изъ песчаныхъ холмиковъ. Подруга ея, повидимому, моложе ея, была еще не замужемъ, иначе она не обладала бы такой густой гривой черныхъ нечесаныхъ волосъ. Возл? двухъ д?вочекъ стояли, держась подъ-руку, какой-то пожилой баринъ и молодая барыня или барышня. Посл?дняя съ большимъ участіемъ и вниманіемъ разсматривала хорошенькую жидовочку.

— Посмотри, папа, какіе глаза! Это прелесть! просто восторгъ!

— Да. Погибаютъ люди, пропадаетъ даръ Божій. Родись подобная птичка въ другой сфер?, что бы изъ нея вышло? И для чего эти олухи ее обрили?

— В?роятно, волосы выходили, или всл?дствіе какой нибудь бол?зни.

Мною овлад?ла необычная см?лость.

— Вы спрашиваете, баринъ, почему она обрита? спросилъ я барина.

Баринъ и барышня окинули меня подозрительнымъ взглядомъ. Моя личность, в?роятно, не внушала особеннаго дов?рія.

— Да. По какой причин? ее обрили?

— Она замужняя.

— Что?

— Она замужемъ.

— Съ ума ты сошелъ, оборванецъ, или шутить со мною вздумалъ?

Я отступилъ н?сколько шаговъ, приготовившись б?жать при первомъ движеніи разозлившагося барина.

— Я не шучу. Она недавно вышла замужъ, а потому ее и обрили. Вс? замужнія еврейки бр?ютъ головы. У насъ такой законъ.

Барышня выдернула свою руку изъ-подъ руки барина, и захлопала въ ладоши, покатываясь со см?ха.

— Папа! папа! вотъ штука! Замужняя женщина! Посмотри, на нее, ради Бога, какъ она конфузится.

Евреечка и не думала конфузиться; она просто испугалась, и собиралась ретироваться.