Записки еврея

— Куда ты, милашка? спросила ее барышня, схвативъ за руку. — Гд? твой мужъ? покажи мн?, куколка, своего муженька. Ха-ха-ха! Папа, я непрем?нно хочу вид?ть ея мужа. Это курьёзно, это прелесть!

Д?вочка, подруга замужней, усп?ла вб?жать въ домъ, а замужнюю барышня кр?пко держала за руку. У замужней женщины губки уже дрожали, глаза блест?ли влагою, она собиралась заплакать. Въ это время, впопыхахъ, приб?жала старая, испачканная, оборванная еврейка. Она подб?жала къ групп? и грубо схватила миніатюрную супругу за другую руку.

— Въ комнату ступай, корова ты этакая! Эка безстыдница, какъ опростоволосилась! Ступай, мерзавка, я съ тобою разд?лаюсь!

Барышню озадачила, какъ видно, эта грязная, злая старуха. Она отпустила руку бритушки, а та уб?жала, получивъ отъ старухи, на дорогу, порядочный подзатыльникъ. Старуха, ворча, нагнулась за головною повязкою, члежавшею на земл?.

— За что, жидовка, ты бьешь этого ребенка? спросилъ сурово баринъ.

— Она моя внучка.

— Но за что ты ее ругаешь и бьешь?

— Какъ же! Она уже дв? нед?ли замужемъ, и не исполняетъ своихъ обязанностей.

Баринъ засм?ялся, а барышня хохотала до истерики.

— Какія же обязанности она не выполняетъ? спросилъ баринъ насм?шливо.

— Ей пора уже молиться надъ св?чами[49]. Замужняя женщина не им?етъ права снимать свой головной платокъ, а она снимаетъ его каждый разъ, эта дура!

— Не знаю, старуха, кто изъ васъ дура: б?дный ли ребенокъ, ничего еще непонимающій, или ты и теб? подобныя, выдающія замужъ такихъ крошекъ.

— Вс? наши такъ д?лаютъ.

— Ну, и значитъ, что вс? ваши или дураки, или сумасшедшіе. Я скор?е тебя выдалъ бы замужъ, ч?мъ такого ребенка.

— Добрая женщина, покажите мн? мужа этой милашки! добивалась барышня.

— Онъ теперь въ школ?.

— Большой онъ?

— Н?тъ, л?тъ десяти.

— Хорошенькій?

— Очень ученый.

— Какъ ученый?

— Онъ ц?лый день въ школ?. Онъ такой ученый, что не знаетъ, что такое пятакъ[50].

— Папа, идемъ. Это какіе-то сумасшедшіе. Я начинаю бояться этой страшной старухи.

— А ты, мальчуганъ, тоже уже женатый челов?къ?

— Н?тъ! отв?тилъ я, и засм?ялся.

— Если онъ не женатъ, то онъ, папа, можетъ быть любовникъ этой замужней козявки. У нихъ, какъ видно, все происходитъ въ миніатюр?! Хохоча, отецъ и дочь пошли дальше.

Я душою былъ радъ, что меня еще не женили. «Еслибы надо мною такъ см?ялись, какъ былъ бы я несчастливъ!» подумалъ я. Благодаря тому благод?тельному вліянію, которымъ я былъ обязанъ христіанскому семейству Руниныхъ, я былъ развит?е вс?хъ моихъ сверстниковъ. Я, какъ нельзя лучше, понималъ всю глупость ихъ поступковъ, но никому не высказывался, зная по опыту, что если не хочешь съ волками выть поволчьи, то, по крайней м?р?, здорово совс?мъ молчать. Нельзя сказать, чтобы брачная эпидемія не заразила и меня. Бывали минуты, когда пылкое мое воображеніе разыгрывалось до преступности, благодаря различнымъ соблазнительнымъ картинамъ талмудейскихъ сказокъ (гагода), глубоко вр?завшимся въ моей памяти. Въ такія минуты кровь клокотала въ моихъ вискахъ, грудь вздымалась, губы засыхали, и я часто чувствовалъ то пріятное щекотаніе, которое производило на моихъ губахъ прикосновеніе алыхъ, пухлыхъ, жаркихъ губокъ моей незабвенной Олиньки. Но именно память объ Олиньк? не пускала меня слишкомъ увлекаться въ той сфер?, въ которой я прозябалъ. Я сравнилъ мысленно всякое встр?чаемое мною молодое, женское личико своихъ единов?рокъ съ ангельскимъ, чистымъ, умнымъ и добрымъ личикомъ моей Оли, и не находилъ никакой параллели. Молоденькія евреечки скор?е охлаждали, ч?мъ воспламеняли мое воображеніе. При вид? этихъ женскихъ овечекъ, безъязыкихъ, робкихъ, забитыхъ и часто далеко неизящныхъ, несмотря на ихъ красоту, я отворачивался и совершенно успокоивался.

Учитель мой придумывалъ уже серьёзныя м?ры, какъ меня, дармо?да, спихнуть съ рукъ. Мое положеніе въ его дом? было невыносимое; мн? попрекали каждымъ кускомъ хл?ба, каждымъ глоткомъ воды. Со мною вовсе уже не занимались; я былъ предоставленъ самому себ?, шлялся ц?лые дни до того, что праздность и свобода мн? надо?ли. Я чувствовалъ, что только теряю время. Мои женатые товарищи безпрестанно см?ялись надо мною, и прозвали меня «бобылемъ, чумакомъ, батракомъ и мухобоемъ». Жизнь мн? опротив?ла; я не зналъ, что д?лать съ собою и съ своимъ временемъ. Наконецъ, судьба сжалилась надо мною. Въ одинъ истинно прекрасный для меня день, явился какой-то балъ-агуле (извощикъ), который передалъ моему учителю письмо отъ родителей, и малую толику денегъ. Учитель прочелъ мн? вслухъ это письмо. Въ немъ сообщалось, что обстоятельства моихъ родителей внезапно изм?нились къ худшему, что они не въ состояніи за меня платить на будущее время, и что просятъ моего опекуна-учителя отпустить меня съ подателемъ письма, который обязался доставить меня домой. О деньгахъ же было сказано, что часть при этомъ высылается, а остальныя будутъ высланы съ благодарностью, не позже, какъ черезъ м?сяцъ. Моему счастью не было границъ, я готовъ былъ броситься на шею балъ-агуле и облобызать его осмоленную рожу.