Записки еврея

Деревня отстояла въ десяти верстахъ отъ винокурни. Подводы наши, нагроможденныя до самаго верху, тронулись въ путь уже поздно вечеромъ. Я и сестра возс?дали на какихъ-то кадушкахъ и боченкахъ; вечеръ былъ зам?чательно прекрасный. Хотя луны и не видно было на небосклон?, но за то миріады зв?здъ мерцали и блест?ли на немъ до того ярко, что ночь можно было скор?е назвать св?тлою, ч?мъ темною. Воздухъ былъ только бол?е, ч?мъ прохладенъ, такъ-какъ время приближалось уже къ осени. Сара, бол?зненная отъ природы, дрожала отъ вечерней прохлады и прижималась ко мн?. Я обнялъ ее одной рукою, а другою — вц?пился за веревку, которою были увязаны различныя хозяйственныя вещи, и старался сохранить равнов?сіе на шаткомъ нашемъ с?далищ?. Проселочная дорога, по которой плелся нашъ караванъ, была ус?яна холмами, ухабами и косогорами. Волы вяло и флегматично передвигали свои толстыя ноги; фурщики медленно шагали возл? возовъ, повременамъ поплевывая и вскрикивая «цобъ цабе! цобъ цобъ!» На одномъ изъ косогоровъ, возъ, на которомъ мы сид?ли, получилъ на ухаб? такой сильной толчокъ и такъ нагнулся въ сторону, что я съ сестрою чуть не слет?ли. Я кое-какъ удержался, но вм?ст? съ т?мъ почувствовалъ, что изъ-подъ меня что-то выдвинулось я скатилось. Въ то же время, я увид?лъ небольшой боченокъ, стремившійся по косогору, куда-то внизъ.

— Иванъ, Иванъ, стой! Упалъ бочонокъ. Смотри, вонъ докатился. Лови! крикнулъ я фурщику.

— Самъ лови коли хошь, отв?тилъ онъ грубо.

— Остановись, я самъ подниму его. Прру… Волы остановились. Я и сестра соскочили. Я бросился искать бочонка, но его уже нигд? не видать было. Между т?мъ, остановился весь караванъ. Мужики обступили Ивана.

— Что такое случилось? Что такъ упало? Иванъ крестился, ничего не отв?чая.

— В?дьма! прошепталъ онъ наконецъ, указавъ кнутомъ на какой-то предметъ, катившійся съ горы. Вс? мужики сняли шапки и начали набожно креститься. Я былъ ув?ренъ, что это катится именно тотъ самый бочонокъ, который выдвинулся изъ-подъ моего сид?нья. Я пустился б?жать за нимъ.

— Тю-тю, — дурню! куда тебе чортяка несё? задавитъ! назадъ! заорали мужики. Сара расплакалась, и кричала, чтобы я возвратился. Мы опять вскарабкались на наше с?далище. Обозъ тронулся. Мужики гурьбой шли возл? нашего воза. Дорога пошла ровн?е. Между фурщиками завязался живой разговоръ на малороссійскомъ нар?чіи, котораго придерживаться я не считаю нужнымъ.

— Что-жь, ты ее вид?лъ?

— Кого? В?дьму-то?

— Ну да, в?дьму.

— Еще бы!

— Да какъ же она показалась теб??

— Да в?дьмой и показалась.

— А какова она съ виду?

— Сказано в?дьма, в?дьма и есть.

— А хвостъ вид?лъ?

— Увидишь тутъ хвостъ, когда она не ходитъ почелов?чески, а колесомъ кувыркается.

— Такъ оно, можетъ быть, и не в?дьма?

— Да н?што я осл?пъ? сказано в?дьма!

— Спаси насъ Господи и помилуй!

Хохлацкая аргументація меня не уб?ждала: я привыкъ уже сомн?ваться въ бредняхъ даже вполн? систематизированныхъ. Но б?дная Сара дрожала отъ испуга и все бол?е и бол?е прижималась во мн?. Она инстинктивно чувствовала, что ея хилый братишка, относительно в?дьмъ и прочихъ сверхъестественныхъ выдумокъ, гораздо храбр?е и сильн?е вс?хъ этихъ грубыхъ колоссовъ, изъ которыхъ каждый могъ поспорить съ медв?демъ въ физической сил?.

— А знаешь, Иване, кто это была?

— Кто?

— Авсинька Тупогузая, прости Господи!

— Надоть — она.

— Ну, и напакостила же она вдоволь! сколько коровъ и парней перепортила она на своемъ поганомъ в?ку!

— А Хайк?, шинкарк? на слобод?, какъ искривила жидовскій ротъ, а?

— Ну, за это дай Богъ ей здоровье. Эта проклятая Хайка, хоть тресни въ долгъ не даетъ. И крестишься и божишься — не в?ритъ да и только! А челов?къ съ похм?лья, хотъ помирай.

— Сказано, жидовская душа!

— Да разв? у нехристей бываетъ душа?

— Хоть поганенькая — а все же есть.

Я мысленно былъ благодаренъ мужикамъ за то, что они оставили въ моемъ распоряженіи хоть какую ни на есть душенку.

— А в?дь Авсинька уже подохла, хлопцы!

— Ой ли?

— Право-слово, подохла. Холера задавила.

— Туда ей и дорога!

— Такъ она это, стало быть, посл? смерти мандруетъ?

— Обыкновенно, посл? смерти.

— То-то послушалась бы меня громада (общество), она бы теперь не шмыгала по б?лу св?ту.

— А что?

— А вотъ что. Какъ только холера ее скрутила, она какъ будто примерла, но была еще теплехонька совс?мъ. Наши парни схватили ее, да прямо въ яму, какъ б?шеную собаку и бросили, только кой-какъ присылали землею. Ночью, мужики пришли въ кабакъ переполошенные и баютъ: шли это они мимо кладбища, и наткнулись на св?жую яму. Одинъ изъ нихъ, возьми да и спроси «чья эта могила?» а въ отв?тъ ему изъ самой могилы: «Охъ, охъ!» да такъ громко, какъ будто живой челов?къ стонетъ. Мужики до смерти испугались. Хот?ли б?жать, да ноги ни съ м?ста, какъ будто кто за пятки вц?пился, а охи и ахи все громче да громче. Какъ вдругъ надоумило Степку Кавуна перекреститься и крякнуть: «Б?ги, ребята, тутъ Аксинька!» Степка бросился во вс? лопатки, а за нимъ — и другіе мужики.