Записки Флэшмена. Том 2.

— На это не было времени, сэр! Лал Сингх был в отчаянии — если бы я не подсказал ему что-нибудь, он мог Бог знает что натворить! — Николсон стоял молча, а Ван Кортланд нахмурился. — Я... Я действовал как мне казалось лучше, сэр! — к тому времени я уже готов был разрыдаться.

— Ах так. — Это прозвучало, словно удар саблей наперекрест. — И, исходя из вашего скудного опыта политического агента, вы были уверены, что... отчаяние... этого визиря было искренним — и что он в самом деле будет действовать в соответствии с вашими, гм... изобретательными инструкциями? Конечно же, он не мог обвести вас вокруг пальца... и дать своей армии совсем другие приказы?

— С вашего разрешения, сэр, — вставил Ван Кортланд,— я абсолютно уверен, что...

— Благодарю вас, полковник Ван Кортланд, я знаю о вашем отношении к этому юному офицеру. Однако ваша уверенность не имеет отношения к делу. Меня интересует мнение мистера Флэшмена.

— Иисусе! Да, я уверен...

— Не божитесь в моем присутствии, сэр. — Его стальной голос не стал громче ни на йоту. Так же спокойно он продолжал: — Ну что же. Нам остается надеяться, что вы правы, не так ли? Мы должны убедить себя в том, что судьба всей армии зависит от стратегической проницательности какого-то самоуверенного субалтерна[664]. Несомненно, выдающегося в своем роде. — Он бросил на меня еще один пронизывающий взгляд. — К сожалению, эти отличия были получены при управлении не более чем отрядом кавалерии.

От всего этого я потерял и голову и дух. Не могу объяснить, почему на меня всегда оказывал влияние чужой авторитет — может дело было в насмешливом голосе или в высокомерном взгляде, в контрасте между отношением ко мне Ван Кортланда и Николсона, в том, что за долгие недели во мне накипели боль и усталость, а может из-за вопиющей несправедливости, потому что я сделал все как мог лучше (правда, и выбора у меня не было) и вот что получил вместо благодарности! Все это было уже слишком, так что я приподнялся на постели, почти рыдая от гнева и негодования.

— Проклятие! — проревел я. — Очень хорошо — сэр! Что же мне в таком случае делать? Ведь еще не поздно и вы это знаете! Скажите, что бы вы сами сделали на моем месте, и я отправлюсь обратно к Лалу Сингху сию же минуту! Я уверен, что он все еще валяется в постели, не далее чем в двух чертовых милях отсюда! Он с удовольствием изменит свои приказы, если узнает, что они исходят от вас — сэр!

Даже в своем ребяческом гневе, я твердо знал, что он не поймает меня на слове, иначе можете быть уверены, что я не стал бы нарываться. Николсон схватил меня за руку, умоляя успокоиться, а Ван Кортланд забормотал, пытаясь оправдать мое поведение.

Литтлер и бровью не повел. Он дождался, пока Николсон успокоит меня и лишь произнес:

— Сомневаюсь, чтобы это было благоразумно, — спокойно сказал он. — Нет. Мы можем лишь ждать дальнейшего развития событий. Найдут ли наши гонцы сэра Хью или нет, ему в любом случае предстоит битва, которую вы, Флэшмен, сделали неизбежной. — Он наклонился, чтобы посмотреть на меня; его лицо было твердым словно кремень. — Если все пройдет хорошо, сэр Хью и его армия покроют себя славой. Если же, напротив, он будет разбит, тогда вы, сэр, — он кивнул на меня, — один будете во всем виноваты. Ваша карьера наверняка будет сломана, вероятно, вы попадете в тюрьму, а возможно, даже будете расстреляны. — Он помолчал. — Поймите меня правильно, мистер Флэшмен. Я задал вам именно те вопросы, что и обвинитель на вашем трибунале — на заседании которого, позвольте вас заверить, я первым выступлю свидетелем в вашу защиту, чтобы подтвердить, что, по моему мнению вы выполнили свой долг с образцовым мужеством и сообразительностью — в лучших традициях нашей армии. 

XIII

Он был необычным парнем, этот Литтлер и не только потому, что происходил из Чешира, что, исходя из моего опыта, не слишком часто встретишь среди военных. Я не могу припомнить другого человека, который бы смог вымотать из меня все кишки, а потом так выразить свою признательность. Вы же понимаете, что он был прав. Я сделал правильную вещь и сделал ее хорошо — и что бы ни случилось, это было здорово. Если же Гауга разобьют, то понадобится козел отпущения, и кто же подойдет на эту роль лучше чем один из политических агентишек, которых вся армия на дух не переносит? Напротив, если будет разбита хальса, то последнее, что захочет узнать об этом Джон Буль, будет история о том, что это стало возможно благодаря грязной сделке с двумя предателями из числа сикхских генералов — где же тогда слава британской армии? Так что все будут молчать... как, впрочем, все и происходит и по сей день.