Записки Флэшмена. Том 2.

Он вонзился в меня буравчиками глаз, выпятив свою монументальную нижнюю челюсть и потирая подбородок.

— Сэр Генри Хардинг не любит вас, Флэшмен. Он считает вас легкомысленным грубияном, слишком независимым и не уважающим мнение старших. Ваше поведение во время войны — которым, позвольте заметить, я вполне удовлетворен — его вот не устраивает. «Причуды Броудфута» — ну, вы понимаете. Могу вам сказать, что когда мы узнали, что Гулаб перехватил мальчика, он даже поговаривал о том, чтобы отдать вас под трибунал, и даже предполагал, что вы действовали по сговору с Гарднером. Это все следствие индийской политики — эти люди заставят вас подозревать кого угодно. Так или иначе, вскоре мне удалось его переубедить. — Я готов был поклясться, что на мгновение его лошадиное лицо триумфально расцвело, но тут же погасло вновь: — В любом случае, он не переносит вас и считает бесполезным.

Это в точности соответствовало моему собственному мнению о Хардинге, но я промолчал.

— Ну, так вот, Гулаб Сингх приезжает завтра, чтобы ознакомиться с условиями договора — и я отправляю вас встретить его и провести в лагерь. Вот почему я и вызвал вас. Вы пользуетесь доверием этого старого лиса — если это можно сказать хоть о ком-нибудь — и я хочу, чтобы об этом знали. Особенно — сэр Генри. Ему это может не понравиться, но я хочу, чтобы он понял, что вы здесь просто необходимы. Это понятно?

Я ответил, что да, но зачем?

— Потому что когда договор будет заключен — условия разглашать не могу, они секретны, пока с ними не ознакомится Гулаб, — весьма вероятно, что в Лахоре потребуется британское присутствие во главе с резидентом, который поможет держать дурбар на коротком поводке. Резидентом буду я — и я хочу, чтобы вы стали моим главным помощником.

И всем этим я обязан, великому Генри, подумал я. Что ж, это почти столь же высокий знак признательности, как рукопожатие самого герцога Веллингтона или один из самых экстатических стонов Элспет. Но все это было так неожиданно и забавно, что я чуть не расхохотался.

— Вот почему я вас сейчас продвигаю. Гулаб будет eminence grise[723] и если станет заметным, что он уважает вас и доверяет вам, это поможет мне убедить Г.Г. в необходимости вашего назначения. — Он выдавил кислую улыбку. — Они ни во что не ставят нас, политических агентов, так что мне придется убеждать и Карри, и остальных валла в самой Калькутте. Но я справлюсь.

Когда я думаю о количестве знаменитых мужчин — и женщин — которые достаточно ценили меня и создавали высокое мнение о моем характере и способностях, я начинаю испытывать беспокойство за будущее моей страны. Я имею в виду, что если уж они во мне не сумели разглядеть фальшивку, разглядят ли ее в других? Однако все же приятно, когда о тебе хорошо думают и даже помогают поправить финансовое положение — в качестве компенсации за адские опасности — так что мелкие трудности, вроде попыток тактично убедить Генри Лоуренса, что я и на пушечный выстрел не подошел бы к должности, которую он мне предлагает, в счет не идут. Первой моей причиной было то, что я сыт по горло Индией, службой политического агента, сикхами, кровавой резней и смертельными опасностями, устал от того, что мне постоянно угрожают, путают, торопят и используют, в то время, как все, о чем я мечтаю — это отвести мое бренное тело домой, лобзать исключительно Элспет и других цивилизованных женщин и больше никогда носа не высовывать за пределы Англии. Я не рискнул сказать ему все это, но, к счастью, нашелся выход.

— Вы очень добры, сэр, — проговорил я. — В самом деле, это большая честь для меня. Но боюсь, я вынужден ее отклонить.

— Что вы такое говорите? — он мгновенно вспыхнул; наш Г.М.Л.[724] готов был и с собственной тенью подраться, осмелься та ему противоречить.

— Я не могу оставаться в Пенджабе, сэр. И теперь, когда война закончена, хотел бы вернуться домой.

— В самом деле? А могу я узнать почему? — он уже просто кипел.

— Это непросто объяснить, сэр. Я воспринимаю ваше предложение как большую честь... если бы вы только позволили мне его отклонить — с большим сожалением, уверяю вас...

— Я не сделаю этого! Не может остаться в Пенджабе, скажите на милость! — Он вдруг резко успокоился, разглядывая меня. — Это все из-за Хардинга?

— Нет, сэр, вовсе нет. Я просто прошу, чтобы меня отправили домой.

Он откинулся в кресле, постукивая пальцами по столу.

— Вы не можете так просто уехать — для этого должны быть весомые причины... это нонсенс! Ну же — в чем дело? Говорите начистоту!

— Очень хорошо, сэр — поскольку вы настаиваете. — Я понял, что пришло время подорвать свою главную мину. — Дело в том, что вы — не единственный, кто хотел бы видеть меня в Лахоре. Там есть еще одна леди, которая имеет намерения... вполне почетные, кончено же — и... но, видите ли, это невозможно. Она...

— Боже правый! — наверное, я был единственным человеком, заставившим Генри Лоуренса упомянуть имя Господне всуе. — Но ведь не сама же махарани?