Записки Флэшмена. Том 2.

Лоуренс уже сказал мне в то утро, что на следующий день я смогу отправиться в Амбаллу (а значит — домой, слава Богу!), так что, покинув дурбар, я сделал пару визитов, чтобы собрать письма и передачи, которые мои приятели могли пожелать отправить со мной — видите ли, так было быстрее и безопаснее, чем армейской почтой. Мой отъезд вызвал всеобщее огорчение (потому что, как уже говорил вам Томас Хьюз, я обладал даром популярности), а этот милый старина Пэдди Гауг лично пригласил меня в свою штабную палатку и настоял, чтобы я выпил с ним стаканчик вина.

— Лучшие мужчины всегда носят килт, или женаты или уходят со службы! — воскликнул он, чокаясь со мной. — Ты относишься к числу двух последних типов, Флэшмен, сынок — и желаю тебе никогда не войти в число первых! Кстати — ты вернул мне мой шейный платок после Фироз-шаха? Ведь так и не вернул, а?! Что за легкомысленный дьяволенок! Представляете, Смит — штабной адьютант, который грабит своего генерала перед лицом врага? И он это сделал! Будь я проклят, если видел подобное во время войны в Испании!

Все это было сказано Гарри Смиту, который более, чем обычно напоминал Веллингтона.

— Никогда не верьте политическому агенту, — буркнул он. — Твое здоровье, Флэшмен.

И когда все выпили, знаете, я почувствовал себя даже растроганным, потому что у Пэдди как раз должен был состояться какой-то совет или что-то в этом духе, так что его шатер был буквально забит разными командирами — Джо Таквелл, Гилберт, с рукой, висящей на перевязи после битвы при Собраоне, Хэйвлок Гробокопатель и более молодые — вроде Эдвардса, Джонни Николсона, Рэйка Ходсона и Хоупа Гранта. Да уж, не каждый день за ваше здоровье пьют такие парни[727].

Разговор, конечно же, шел о Собраоне: под Хэйвлоком во время сражения убило пятую лошадь с начала кампании, и Таквелл заметил, что его уже пора штрафовать за это; Гарри Смит отметил, что это четвертая из наиболее серьезных стычек, в которых ему довелось побывать, причем первыми тремя были Ватерлоо, Бадахос и Новый Орлеан, именно в таком порядке — это и привело их к спору. Старый доктор Макгрегор, мастер по припаркам, развлек меня очаровательной лекцией о сравнительном воздействии мушкетной пули и крупной картечи на человеческий организм, с особо красочным описанием ранений коленной чашечки[728], а я рассмешил всех, поведав об убежище Теджа Сингха и изложил скромно отредактированную версию моего спасения с переправой через Сатледж.

— А я-то думал, в кого это стреляют сикхи! — воскликнул Ходсон. — О, Флэши, если бы мы только знали!

И в разгар всего этого шума и смеха в шатер просочился — кто бы вы думали? — тот самый адьютантик, с которым я накануне обменялся парочкой слов у палатки Лоуренса. Как вы понимаете, в подобной компании ему бы следовало вести себя тихонько, но он, по-видимому, только-что вылупился из Итона, Эддискомба[729] или другой подобной же фермы по разведению молодых идиотов, поскольку промаршировал прямо к столу Пэдди, снял шляпу и звонким голосом попросил разрешения вручить донесение от генерал-губернатора. Ни поздороваться, ничего другого в том же духе — но Пэдди, расслабившийся было после стаканчика и предполагая, что это касается его, приказал юнцу выметаться. Проныра-адьютант обернулся ко мне с недобрым блеском в глазах.

— Мистер Флэшмен! — проквакал он, и пока говорил, разговор смолк. — Сэр Генри Хардинг с пониманием относится к тому, что вы завтра покидаете Сатледжскую армию. Он поручил мне передать вам, что его личный штаб более не нуждается в ваших услугах, и что с этой минуты вы можете считать себя свободным от всех военных и политических дел. Я также уполномочен передать вам, что курение в палатке дурбара строго запрещено.

С минуту не было слышно ни звука, кроме сопения Макгрегора. Потом кто-то произнес: «Боже правый!» А я, пораженный этим преднамеренным оскорблением в присутствии цвета армии, кое-как нашел в себе силы ответить спокойно:

— Мои наилучшие пожелания генерал-губернатору, — сказал я, — и прошу засвидетельствовать мою признательность за его отменную вежливость. Это все. Можете идти.

Конечно же он никуда не ушел. Но когда после затянувшейся паузы, все вокруг заговорили друг с другом как будто ничего не случилось, Гробокопатель обрушился на адьютантика словно ангел мщения.

— Эй, мальчик! — загремел он, и я готов был поклясться, что парень задрожал. — Где ты воспитывался? Ты что, не знаешь, что персональные сообщения передаются исключительно лично? Вон, сэр, сию же минуту! И когда вы осознаете свою дерзость, можете вернуться, чтобы принести свои извинения этому офицеру и самому главнокомандующему. А теперь — вон!

— Мне было сказано, — проблеял этот дурачок.

— Вы что, не слышите меня? — заревел Хэйвлок. — Марш!