Записки Флэшмена. Том 2.

Хардинг получил свой мир и обуздал Пенджаб. Гулаб получил свой Кашмир, а Британия — границу по ту сторону Сатледжа, где начинается гряда холмов и северные ворота в Индию надежно закрыты от мусульманского нашествия. Маленький Далип останется на своем троне, а его соблазнительная мамочка сможет утешиться видимостью власти и свободно наслаждаться вином и всеми наложниками, какими только пожелает (за одним лишь благодарным исключением — в моем лице). Тедж Сингх и Лал Сингх смогут, в свою очередь, насладиться плодами своего предательства, а старина Пэдди так и останется «никем не битым». Алик Гарднер получит прекрасные владения на высоких склонах за Джуму, где, несомненно, будет мечтать о далеком Висконсине, а Броудфут, Сэйл и Николсон — свои строчки в «Газетт». Мака-Хан и Имам-Шах покоятся в своих могилах на берегу Сатледжа под Собраоном (хотя я и не знаю, где именно). Мангла так и осталась самой богатой рабыней в Лахоре и мечтает стать еще богаче... При мысли о ней я всегда ощущал болезненный укол — и все еще чувствую его, стоит мне увидеть черную газовую материю. А Джассе представилась возможность свободно смыться из города и из страны — на лучшее он, после всего что случилось, едва ли мог надеяться.

Вот и все... скажете, неплохая маленькая война, а? Каждый получил от нее все, что хотел, более или менее... возможно, и каждый — по-своему, на свой безумный лад, даже хальса. Двадцать тысяч убитых — сикхов, индийцев, британцев... множество хороших людей, как и говорил Гарднер. Зато... мир для остальных и полное изобилие для горстки избранных. Что, кстати напомнило мне о наследстве Сучета — я так никогда и не узнал, что же с ним случилось.

И никто тогда не мог предвидеть, что все придется повторить сначала, что за три коротких года сикхи снова возьмутся за оружие, белая «боевая шкура» Пэдди вновь появится на свет из шкафа, вовсю воняя камфорой[732], а штыки и тулвары опять скрестятся в битвах при Чилианвалле и Гуджрате. И что после этого флаг Соединенного Королевства, наконец, взовьется над Пенджабом, так что Броудфут сможет спать спокойно. А дважды разбитая, но так и непобежденная хальса вновь возродится в полках, которые будут твердо стоять за нас во время Великого индийского мятежа и в течение всей моей жизни будут защищать северные границы империи. Для Белой Королевы и... за свою соль. Маленький мальчик, который был так поражен моей «перечницей» и скакал, смеясь, к скалам Джупиндар, бесцельно окончит свою жизнь в изгнании, а Май Джиндан, танцующая королева и Мать всех сикхов, аппетиты которой с годами нисколько не уменьшатся, а красота так и не потускнеет, покинет эти места, чтобы отправиться в Англию[733]. Но все это случилось уже потом, как раз когда я плыл по Миссисипи, а за мной гнались судебные приставы. На этом заканчивается моя пенджабская история и мне тоже не на что жаловаться, так как, подобно многим другим, я также осуществил свою самую сердечную мечту — изо всех сил и полной скоростью продвигался к дому. Я не приобрел новой славы или известности, но не слишком был этим опечален. Большинство моих предыдущих кампаний заканчивались неожиданными розами, которыми для меня был усеян путь в Букингемский дворец, и сейчас я мог лишь улыбаться над иронией судьбы.

Впервые в жизни я сослужил Родине хорошую службу (признаю, что с дикой неохотой, визжа и содрогаясь от страха), был буквально в шаге от могилы — и заслужил лишь достаточно прохладное прощание... более или менее.

Мы с Лоуренсом вошли в большой шатер, который служил одновременно буфетом и столовой; похоже здесь собрались все, поскольку Хардинг ожидал новостей о переговорах с Гулабом и вместе со всей калькуттской бандой предвкушали благодарственные поздравления перед возвращением. Когда мы вошли, Лоуренс бросил на меня быстрый взгляд, как будто бы хотел мне предложить лучше обождать до отъезда в его штаб-квартире, но я двинулся вперед. Гауг, Смит и лучшие офицеры также были здесь, так что я смеялся и болтал с Ходсоном и Эдвардсом, пока Лоуренс решал свои дела. Я опрокинул стаканчик, чтобы немного прийти в себя, а затем легкой походкой двинулся туда, где сидел Хардинг, с Карри и другими дипломатами.

— Добрый вечер, сэр, — притворно-лицемерно начал я, — или, скорее, доброе утро. Как вам известно, сегодня я уезжаю.

— Ах, да, — ответил он небрежно. — Действительно. Ну что же, прощайте, Флэшмен и желаю вам спокойного путешествия. — Он не протянул мне руки, а просто отвернулся, продолжая разговор с Карри.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — продолжил я. — Это очень мило с вашей стороны. Могу ли я принести свои поздравления с успешным окончанием наших прежних... ну, скажем, тревог и тому подобного?

Он коротко взглянул на меня и слегка побагровел, чувствуя дерзость, но пока не будучи уверен в ней.

— Благодарю вас, — процедил он и повернулся ко мне боком.