— Ага, и мы заживем даже лучше прежнего, — Виллем выпустил колечко дыма. — Теперь вы все знаете — абсолютно все. И наверняка понимаете, ради чего разгорелся весь сыр-бор, который вы сочли столь загадочным и неприятным... И почему Бисмарк выбрал именно вас — единственного человека, которого Франц-Иосиф пустит за порог своего дома, не задавая лишних вопросов. К тому же вы... имеете подходящую квалификацию.
Тут он смолк и некоторое время пристально разглядывал свою сигарету.
— Такие вот дела. Ну, что скажете... Гарри?
Честный ответ заключался в том, что Билл болен на всю голову, и не являйся он сыном Руди Штарнберга, да еще с пистолетом под мышкой и папкой, способной упечь меня в баварскую кутузку до скончания века, я, наверное, так бы и сказал. Но поскольку мне сейчас важно было потянуть время, создав впечатление, что меня можно втянуть в эту чокнутую затею, я решил изобразить непоколебимого Флэши, которого они ожидали увидеть — никаких эмоций, глаза прищурены, вопросы четко по существу: откуда такая уверенность, что Франц-Иосиф предложит нам кров и пищу; какими еще агентами располагает Бисмарк в Ишле; что, если наш план с засадой пойдет наперекосяк; что, если дело не удастся замять; что делать, если, по непредсказуемой прихоти судьбы, нам с Виллемом предъявят обвинение в убийстве?
Вопросы, с моей точки зрения, чисто академические, но на всё мои «сообщники» дали исчерпывающие ответы, причем никого из них, что показательно, не заботила моральная сторона жестокого убийства предполагаемых террористов. Ну ладно Виллем, плоть от плоти Штарнберга, но любопытно, что и Кральта тоже вроде воспринимала кровопролитие как данность. И оба, как я подметил, в один голос пели, что эта ночная работенка в самую пору для меня. Махровая лесть, дальше некуда.
Виллем уверенно отбросил мои опасения.
— План разработан Бисмарком, а тот не совершает промашек. Франц-Иосиф непременно пустит нас, а если нет, мы просто проберемся в усадьбу и расправимся с «Хольнупом» на месте. В Ишле в моем распоряжении будет с полдюжины крепких парней, но они не в курсе дела, и я не хотел бы их привлекать без крайней нужды. Если скандал выйдет наружу—что ж, это дельце Бисмарка, пусть сам разбирается с проблемами. Обвинение в убийстве? Как, это когда мы спасли жизнь императору Австрии? Не смешите меня. Ну, довольны?
Доволен я не был, но стал, нахмурившись, прикусывать губу, пока парочка с надеждой взирала на меня, подбадривая время от времени напоминаниями, какой шикарный это будет крестовый поход, который один только способен спасти мир в Европе и обеспечить процветание ее многострадального населения. Кральта, помнится, особенно напирала на молодое поколение, тогда как Виллем — вот жалкий глупец — взывал к моему духу искателя приключений: в его глазах кровавая резня под покровом ночи казалась лучшей из потех. Я отвечал немногословно и наконец заявил, что намерен поразмыслить обо всем на пути до Линца. Они, похоже, восприняли это как факт, наполовину подтверждающий мое согласие, ибо Виллем задумчиво кивнул и налил мне еще, а Кральта повергла меня в изумление, чмокнув в щеку, и выскользнула из купе. Штарнберг негромко рассмеялся.
— Сентиментальная штучка, правда? Черт, что за неделька ждет вас в Вене, когда все закончится! Вот только я, — продолжает он, не сводя с меня озорных глаз, — не сентиментален вовсе и на случай — на всякий пожарный — скажу, что если вы вздумаете провести меня, как некогда моего старика-сатрапа, или если у вас имеются некие идиотские намерения улизнуть, едва только мы окажемся на австрийской территории, то лучше даже не пробуйте, и все тут. Те крепкие парни, о которых я упоминал, всегда под рукой и отволокут вас назад в Баварию, даже охнуть не успеете. — Потом похлопал себя по карману. — Если, разумеется, я вперед вас не пристрелю.
Я вежливо напомнил, что от меня мертвого пользы ему никакой, и он ухмыльнулся.
— А для вас — и того меньше. Но мы же не собираемся доводить до этого, правда? Вы человек практический, и у меня сложилось впечатление, что мы сработаемся. Потому как, хотите вы того или нет, вам предстоит встать рядом со мной против «Хольнупа», ясно?
Значит, одурачить его не удалось, и мне остается только ждать и надеяться. Твердо я знал только одно — ему и на милю не удастся подвести меня к Францу-Иосифу и этому треклятому «Хольнупу» — если тот действительно существует, а не является частью какого-то маккиавеллиевского заговора, который Бисмарк сплетает ради своих дьявольских целей, о коих я даже и не догадываюсь.